Щёточка густых усов военного министра дрогнула: он позволил себе чуть заметно усмехнуться:

— Ах вот как… Мы посылаем с важной миссией в Россию помилованного мятежника, а в разгар переговоров русский император узнаёт, что принял верительные грамоты с подписью Мацухито из рук государственного преступника. Забавно. И как же, по вашему, поступит в таком случае русский император?

— Он неминуемо сочтёт себя и весь царствующий дом оскорблённым, Сайго-сан. Посланник, скорее всего, попадёт в русскую тюрьму и, может быть, его даже казнят за оскорбление царствующего дома. Ну а сами переговоры по Северному Эдзо неминуемо будут сорваны, вопрос будет снят на много лет, а Япония тем временем продолжит колонизацию острова. Возможно, даже с помощью заклятых врагов оросов, англичан. Что же касается Мацухито, то…

— Понимаю. Наш глупый мальчишка-император в результате разразившегося международного скандала потеряет лицо и будет дискредитирован перед всеми европейскими правительствами. И мы можем воспользоваться этими событиями.

— Вы схватываете всё на лету, высокородный! — Окуба Тосимити снова привстал и поклонился.

— Что ж, замысел действительно неплох, — кивнул военный министр, глядя поверх голов своих гостей. — Остаётся убедить в необходимости такого назначения нашего императора. Он знает о тяжкой болезни советника Савы?

— Разумеется. Он очень скоро умрёт, если уже не умер. Мы не сомневаемся Сайго-сан, что император прислушается к вашему мнению. Эномото, повторю, действительно один из самых образованных японцев. И ваш голос в поддержку идеи генерала Курода Киётака непременно сыграет свою роль. Во всяком случае, всё будет выглядеть именно так!

— Курода посвящён в ваши планы?

— Разумеется, нет, высокородный! Ему осторожно подскажут эту идею. Он сочтёт, что новое высокое назначение вернёт Эномото окончательное доверие и благорасположение нашего императора.

— Что ж… Давайте завершим нашу трапезу, не отвлекаясь более ни на что. Потом вы отдохнёте, а вечером я вам дам свой окончательный ответ…

* * *

Русский консул и поверенный в делах Кирилл Васильевич Струве, сменивший в Японии в январе 1874 года прежнего посланника Бюцова, получил от министра иностранных дел Российской империи Горчакова самые недвусмысленные указания: ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела Японии и постараться как можно скорее добиться полного доверия японского правительства. В Токио действительный статский советник и гофмейстер прибыл с полномочиями возобновить переговоры по Сахалину и сразу же озвучил русскую позицию по этому вопросу. Разграничение острова и сухопутная граница «поперёк» Сахалина не сможет предотвратить участившиеся конфликты между японскими и русскими колонистами. Сразу отверг Струве и японскую идею морской границы по Татарскому проливу — как ущемляющую интересы России в плане выхода русского флота в Тихий океан и защиты русских дальневосточных окраин.

Консул был готов к новому витку затягивания, однако буквально на второй встрече с японским министром внешних связей был весьма ошарашен неожиданным заявлением о намерении Японии продолжить переговоры. Но не здесь, а в… Санкт-Петербурге.

— Соседство наших держав диктует необходимость установления дипломатических отношений на постоянной основе. Мы намерены предложить вашему правительству обменяться посольствами в самое ближайшее время. А вопрос по Северному Эдзо, или, по-вашему, Сахалину, пусть будет первым в дипломатическом диалоге наших стран.

Об этой японской инициативе был немедленно извещён Горчаков.