К полудню следующего дня они вернулись — усталые, небритые, но ликующие. Их доклад изумил Керкорьяна. Микроавтобус прибыл в назначенное время, и американцы погрузились в него. Их сопровождающий был в штатском, но все в нем выдавало военного и к тому же русского. Вместо того чтобы отправиться в охотничьи угодья, автобус повез их в сторону Белграда, но, не доезжая до города, свернул к военно-воздушной базе Батайника. У въезда на базу они не предъявили свои паспорта: сопровождающий вынул из кармана пять других паспортов, и «туристы» беспрепятственно миновали контрольно-пропускной пункт.

Керкорьян знал, что такое Батайника — крупная югославская военно-воздушная база в двадцати километрах северо-западнее Белграда, явно не предназначенная для обслуживания досужих американских туристов. Кроме всего прочего, она была предназначена и для военнотранспортных самолетов из СССР, доставляющих снабжение для большой группы советских военных советников в Югославии. На базе поэтому работало несколько русских инженеров, один из которых был человеком Керкорьяна. Этот инженер контролировал движение грузов. Через десять часов Керкорьян послал «блиц» — донесение в Ясенево, штаб-квартиру первого управления КГБ, занимающегося разведкой. Оттуда оно сразу попало на стол заместителю председателя КГБ генералу Вадиму Кирпиченко, который, сделав несколько запросов внутри СССР, отправил подробный доклад своему начальнику генералу Крючкову.

Керкорьян доносил, что пятеро американцев были проведены из микроавтобуса к транспортному самолету «Ан-42», только что прибывшему с грузом из Одессы и сразу отправлявшемуся назад. В следующем донесении из Белграда резидент сообщал, что сутки спустя американцы тем же манером вернулись назад, еще раз переночевали в отеле «Петроварадин», после чего покинули Югославию, так и не подстрелив ни одного кабана. За проявленную бдительность Керкорьян получил благодарность.

Жара, словно тяжелое одеяло, накрыла Коста-дель-Соль. Внизу на побережье миллионы туристов снова и снова переворачивались под лучами солнца, словно бифштексы на решетке, отважно поливая себя лосьонами для загара в надежде за две драгоценные недели приобрести цвет темного красного дерева, но зачастую становясь похожими на вареных омаров. Небо сделалось бледно-голубым, почти белым, а от привычного бриза остались лишь слабые дуновения.

На западе из раскаленного марева торчал громадный клык Гибралтарской скалы, сверкая всеми пятнадцатью милями своего поперечника; светлые бетонные желоба системы сбора дождевой воды в подземные цистерны, которую когда-то спроектировали инженеры Великобритании, бороздили поверхность скал, словно лепрозные шрамы.

В горах над пляжами Касареса воздух был прохладнее, но совсем ненамного, и только на закате, перед самым заходом солнца, дышать становилось легче, поэтому виноградари из Алькантара-дель-Рио вставали в четыре утра, чтобы иметь возможность поработать часов шесть, прежде чем солнце загонит их в тень. После второго завтрака они до пяти дня предавались традиционной испанской сиесте, укрывшись за толстыми, прохладными, белеными стенами, а затем снова шли на работу и трудились дотемна.

Гроздья винограда под солнечными лучами наливались и тяжелели. Они еще не созрели, но урожай в этом году обещал быть превосходным. Владелец бара Антонио прийес, как обычно, иностранцу графинчик вина и поклонился.

— ¿Será bien, la cosecha?{Урожай будет хорош? (исп.).} — бросил он.

— Да, — улыбнулся высокий мужчина. — Урожай в этом году будет отменный. Наконец-то все мы сможем оплатить счета из твоего бара.

Антонио расхохотался. Все вокруг прекрасно знали, что иностранец был единственным хозяином своего участка земли и всегда расплачивался на месте, причем наличными.

Две недели спустя Михаилу Сергеевичу Горбачеву было не до шуток.