Себастьян Фитцек. Посылка
Посвящается моей команде мечты: Ману, Роману, Сабрине, Кристиану, Карлу, Барбаре и Петре, непременным Каролин и Регине и, конечно, тем, по кому скучаю даже тогда, когда обнимаю их: Сандре, Шарлотте, Давиду и Феликсу С благодарной памятью о моем отце Фраймуте Фитцеке …Все истории, если рассказать их до конца, заканчиваются смертью. И тот не правдивый рассказчик, кто утаит это от вас. Невозможно наблюдать за чем-то, не влияя на предмет наблюдения.
Пролог
Сегодня он не дергал ногами, не бормотал и не скрипел зубами. Сегодня он только жалобно стонал. – Папа? Эмма ощупью пробралась из темного коридора в спальню. Свет полной луны, висевшей в эти весенние ночи над Берлином как полуночное солнце, просачивался сквозь задернутые гардины. Прищурив глаза, которые каштановым занавесом прикрывала челка, Эмма различала обстановку: стеклянные ночные столики по бокам широкой кровати, плетеный сундук в изножье, шкаф с раздвижными дверями, в котором она раньше иногда пряталась. Пока в ее жизни не появился Артур и не отбил охоту к игре в прятки. – Папа? – прошептала Эмма и нащупала голую ногу отца, которая торчала из-под одеяла. Сама Эмма была в одном носке, да и тот почти сполз и едва держался на пальцах. Другой носок она потеряла во сне, где-то по дороге от переливающегося замка Единорога к долине серебристого Паука, который иной раз вселял в нее ужас. Но не такой сильный ужас, какой наводил на нее Артур. Тот постоянно уверял ее, что он не злой. Но можно ли ему доверять? Эмма крепче прижала к груди слона. Ее язык прилип к нёбу, как засохшая жвачка. Не расслышав собственного тонкого голоска, она повторила попытку. – Папа, проснись. – И дернула его за палец на ноге. Отец подтянул ногу и со стоном повернулся на бок. При этом он слегка приподнял одеяло, и Эмма почувствовала его неповторимый запах, который ни с чем не спутаешь. Даже с закрытыми глазами она смогла бы узнать отца среди десятка взрослых по одному его аромату. По этой простой и знакомой смеси запаха табака и одеколона, которую она с таким удовольствием вдыхала. Эмма задумалась: не лучше ли попытаться разбудить маму? Она всегда готова помочь. А папа часто ругается. В большинстве случаев Эмма даже не успевала понять, что натворила, как двери в очередной раз хлопали с такой силой, что вздрагивал весь дом. Мама говорила, что отец и сам точно не знает. Просто он «хорлирик» или как-то вроде того и после очень сожалеет. Иногда, правда очень редко, он даже сам ей это говорил. Приходил к ней в комнату, касался ее мокрой от слез щеки, гладил по голове и объяснял, что быть взрослым не так просто из-за ответственности, проблем и всего прочего. Для Эммы эти редкие минуты были самыми счастливыми на земле, и именно о таком моменте она сейчас мечтала. Как раз сегодня ей это было важно. «Когда мне так ужасно страшно». – Папа, пожалуйста, я… Она хотела подойти к изголовью, чтобы дотронуться до папиного лба, и споткнулась о стеклянную бутылку. «О нет…» От волнения Эмма совсем забыла, что мама и папа всегда ставят рядом с кроватью бутылку воды на случай, если кто-то из них ночью захочет пить. Когда бутылка упала и покатилась по паркету, Эмме показалось, что через спальню с грохотом пронесся товарный поезд. От шума закладывало уши, словно темнота усиливала все звуки. Зажегся свет. С маминой стороны. От неожиданности у Эммы вырвался пронзительный крик. – Зайка? – услышала она голос матери, которая в свете лампы для чтения напоминала святую. Святую с растрепанными волосами и отпечатком от подушки на лице. |
