— Конечно это не он, — крикнула она, с яростью отталкивая Грейс. Она бросилась вперед, и Грейс почти упала, с ужасом заметив, что все мужчины подняли свое оружие.

— Не причиняйте ей боль! — выкрикнула она, но ее просьба была не нужна. Вдова уже схватила свободную руку разбойника и сжимала ее, как будто он был ее единственным средством спасения.

— Это — мой сын, — сказала она, ее дрожащие пальцы показывали миниатюру. — Его звали Джон Кэвендиш, и он умер двадцать девять лет назад. У него были каштановые волосы, и синие глаза, и родинка на плече. — Она судорожно сглотнула, ее голос снизился до шепота. — Он обожал музыку, и он не мог есть землянику. И он мог… он мог…

Голос вдовы сломался, но все молчали. Воздух был густым, тишина напряженной, все глаза были устремлены на старуху, пока она, наконец, не продолжила, шепча едва слышно:

— Он мог любого заставить смеяться.

И затем, чего Грейс никак не могла вообразить, вдова обратилась к ней и добавила:

— Даже меня.

Время словно остановилось, чистое, тихое и тяжелое. Никто не произнес ни слова. Грейс не была даже уверена, дышал ли кто.

Она смотрела на разбойника, на его рот, на этот выразительный, дьявольский рот, и она знала, что что–то было не так. Его губы были приоткрыты, но не только это, было что–то еще. Впервые, его рот был без движения, и даже в серебристом свете луны она могла сказать, что он побелел как полотно.

— Если для Вас это что–нибудь значит, — продолжала вдова с тихой решимостью, — Вы можете найти меня в замке Белгрейв. Я буду ждать Вас.

И затем, сгорбленная и дрожащая, какой Грейс никогда ее не видела, она повернулась, продолжая сжимать миниатюру, и поднялась назад в карету.

Грейс стояла, не совсем уверенная в том, что сделать. Казалось странным, что она больше не ощущала опасности под тремя дулами пистолетов, все еще направленными на нее, и одним дулом — разбойника, ее разбойника, безвольно опущенном. Но они добыли всего лишь одно кольцо, конечно, это не достаточный трофей для опытной группы грабителей, и она не чувствовала, что может вернуться в карету без разрешения.

Она откашлялась.

— Сэр? — сказала она, не зная точно, как к нему обратиться.

— Меня зовут не Кэвендиш, — сказал он мягко, его голос был слышен только ей. – Но так меня звали когда–то.

Грейс задохнулась.

И затем одним резким и быстрым движением он вскочил на свою лошадь и рявкнул:

— Здесь мы закончили.

И Грейс осталась одна, уставившись на его спину, пока он не скрылся вдали.

Глава вторая

Несколько часов спустя Грейс сидела на стуле в коридоре около спальни вдовы. Она была так утомлена и ничего так не хотела, как заползти в свою собственную кровать, где, она была совершенно уверена, будет метаться и ворочаться, не в состоянии заснуть, несмотря на изнеможение. Но вдова была так расстроена и звонила столь часто, что Грейс, наконец, сдалась и принесла стул к ее спальне. За прошлый час она принесла вдове (которая не поднималась с постели) связку писем, спрятанных в глубине запертого ящика, стакан теплого молока, стакан бренди, другую миниатюру ее давно умершего сына Джона, шейный платок, который явно обладал своего рода сентиментальной ценностью, и другой стакан бренди, чтобы заменить тот, который вдова опрокинула, с тревогой отправляя Грейс за шейным платком.

Прошло примерно десять минут с последнего вызова. Десять минут бездействия, когда она сидела на стуле и ждала, размышляя, размышляя…

О разбойнике.

О его поцелуе.

О Томасе, нынешнем герцоге Виндхэме, которого она считала другом.

О давно умершем среднем сыне вдовы и человеке, который, очевидно, имел с ним сходство.