— Портрет, — эхом отозвалась Грейс, была половина третьего утра, и, возможно, она заболела от истощения, но ей показалось, что ее только что попросили снять портрет в натуральную величину со стены и пронести его два лестничных марша в спальню вдовы.

— Вы знаете его, — сказала вдова. — Джон стоит рядом с деревом, и его глаза искрятся.

Грейс мигала, пытаясь осознать это.

— Я думаю, такой только один.

— Да, — сказала вдова, ее голос почти сорвался от нетерпения. – У него блестящие глаза.

— Вы хотите, чтобы я принесла его сюда.

— У меня нет другой спальни, — огрызнулась вдова.

— Очень хорошо. — Грейс сглотнула. О господи, как она собирается это сделать? — Это займет немного времени.

— Только подставьте стул и сдерните проклятую картину вниз. Вам нет необходимости…

Грейс рванулась вперед, поскольку тело вдовы забилось в судорогах кашля.

— Мэм! Мэм! – говорила она, обвивая вокруг нее свою руку, чтобы усадить ее вертикально. — Пожалуйста, мэм. Вы должны попытаться быть более спокойной. Вы сделаете себе больно.

Вдова несколько последних раз кашлянула, сделала большой глоток теплого молока, затем выругалась и выпила вместо него свое бренди. И она полностью пришла в себя.

— Я сделаю больно Вам, — она с трудом дышала, поставив стакан назад на ночной столик, — если Вы не принесете мне этот портрет.

Грейс сглотнула и кивнула.

— Как пожелаете, мэм. — Она выбежала, опустившись по стене коридора, как только оказалась вне поля зрения вдовы.

Вечер так прекрасно начинался. А теперь посмотрите на нее. Ей целились пистолетом в сердце, ее поцеловал человек, чье место, уж точно, на виселице, и теперь вдова хотела, чтобы она вступила в схватку с портретом в натуральную величину на стене галереи.

В половине третьего утра.

— Она платит мне явно не достаточно, — бормотала Грейс в такт своему дыханию, спускаясь вниз по лестнице. – Не может существовать достаточно денег…

— Грейс?

Она резко остановилась, споткнувшись на нижней ступеньке. Большие руки немедленно нашли ее плечи и поддержали. Она осмотрелась, даже притом, что знала, кто это может быть. Томас Кэвендиш был внуком вдовы. Он был также герцогом Виндхэмом и, таким образом, несомненно, самым влиятельным человеком в округе. Он жил в Лондоне почти так же часто, как и здесь, но Грейс, на самом деле, очень хорошо его узнала за те пять лет, что была компаньонкой вдовы.

Они были друзьями. Это была странная и совершенно неожиданная ситуация, учитывая различие в их положении, но они были друзьями.

— Ваша милость, — сказала она, несмотря на то, что он давно просил называть его по имени, когда они были в Белгрейве. Она устало кивнула ему, он отстранился и опустил свои руки. Было слишком поздно, чтобы задумываться над титулами и обращениями.

— Почему, черт возьми, Вы так активны? — спросил он. – Сейчас уже более двух часов ночи.

— На самом деле, более трех, — рассеянно поправила она, и затем… святые небеса, Томас!

Ее застали врасплох. Что она должна сказать ему? Должна ли она вообще что–нибудь говорить? Она бы не скрыла тот факт, что на нее и вдову напали разбойники, но она не была уверена, должна ли рассказать, что у него может быть двоюродный брат, разгуливающий по дорогам, лишая местное дворянство их ценностей.

Однако если подумать, этого не могло быть. И, конечно же, не имело смысла напрасно его беспокоить.

— Грейс?

Она встряхнула головой.

— Я сожалею, что Вы сказали?

— Почему Вы блуждаете по дому?

— Ваша бабушка нехорошо себя чувствует, — сказала она.