Он стряхнул с лица пену и даже не улыбнулся. Я чувствовал себя нашкодившим ребенком перед взрослым. Он с мрачным видом продолжал упорствовать:
– Папа, как это возможно?
Он указал на себя:
– Смотри, моя кожа потеряла упругость, мои мышцы исчезают, живот заплывает жиром, волосы выпадают, а те, что еще держатся, седеют. Объясни, что это?
Все еще пребывая в восторге от своих ощущений, я неверно его понял и принялся успокаивать:
– Да ты в порядке, Хам. То, что происходит с тобой, случается со всеми людьми.
– Со всеми ли? – возразил он.
Я очнулся и осознал, что произошло. Бултыхание в воде смыло весь мой грим, а возбуждение заставило забыть о необходимости прикидываться старцем. Хам видел перед собой отца в том возрасте, когда я зачал его с Титой. Я внезапно остро ощутил свою наготу.
По моему смущению сын догадался, что я наконец понял. Он продолжал:
– Я уже не впервые думаю об этом, папа. По некоторым признакам я изо дня в день замечаю, что ты меня обманываешь.
– Я не лгу тебе, Хам, – я тебя защищаю.
Он остановил на мне долгий пристальный взгляд:
– Я тебе верю, папа. Ты стараешься. Сегодня я особенно это оценил. Объясни же, что это.
– Не могу объяснить. Это… это… это проклятие.
– Но было бы благословением, если бы ты передал его мне, а также моим детям…
Непосредственность, с которой он выразил свое смятение – а заодно и мое, – потрясла меня.
– Хам, я…
Что тут скажешь? Это было выше нашего разумения.
– Пожалуйста, вернемся на берег, – предложил он.
Мы выбрались из воды, голышом растянулись на плоском камне, подставив лица палящему солнцу. И принялись следить за перемещениями медленно парящих в небесной лазури коршунов.
– Тебе больно видеть, как я старею?
Хам задел меня за живое. Я решил не дурачить его выдумками.
– Да. Хотя любой отец всегда видит свое дитя сквозь пелену воспоминаний, я замечаю, что ты стареешь, Хам. Поначалу я глупо сердился на тебя за это. И чуть было не шепнул тебе: «Распрямись, следи за собой, займись своей кожей, волосами, зубами…» – но вовремя сдержался. Ты несешь на себе свой возраст. Подобно тому как я несу на себе… не несу его.
Хам пристально посмотрел мне прямо в глаза:
– Дела обстоят все хуже, папа. Вопреки твоим многочисленным усилиям казаться старым – спасибо тебе за них, – тебе все меньше и меньше удается вводить в заблуждение. У тебя за спиной пошли разговоры, кое-кто стал задумываться…
– Кто? Фалка?
– Фалка, односельчане, гости – все. Расспрашивают меня, пристают, а поскольку я отмалчиваюсь, слухи растут и распространяются. Теперь некоторые начинают тебя…
Он не решался продолжать. Я подбодрил его. Он признался:
– Тебя начинают ненавидеть.
– Что?!
К чему настаивать на подробностях? То, чего я так долго опасался, случилось. Я вскочил на ноги:
– Я ухожу, Хам.
Он решительно схватил меня за щиколотку:
– Нет.
– Это единственное решение, чтобы я не портил вашу жизнь, чтобы не отравил ее тебе.
– Знаю. Но ты это уже сделал.
Я пробормотал:
– Ты… уже давно догадался?
– Не сразу, но, когда ты вернулся, меня поразило, как ты постарел – за два года на двадцать лет, – и я поговорил об этом с Фалкой. Тогда она рассказала мне о своем смятении при знакомстве с тобой, о твоем гневе и холодности, а потом и об уходе. |