Но как скоро исчезла сила пагубного плода, которая опьяняющими сладкими парами отуманила их чувства, исчез и тяжелый сон, словно наведенный на них угаром, томивший их виновную совесть мучительными грезами. Проснулись они усталые, точно после бессонной ночи, взглянули друг на друга и увидели, как открылись их очи и как омрачилась душа! Невинность, подобно завесе ограждавшая их от познания зла, исчезла. Взаимная откровенность, врожденная прямота души, честность, все покинуло их, оставив во всей наготе виновного стыда, покрывшего их теперь; но этот покров обнажал их еще более.

Так исполин колена Данова, могучий Самсон, проснулся без сил в вероломных объятиях филистимлянки Далилы. Подобно ему, и наши прародители проснулись нагие, лишенные всех добродетелей. Терзаясь стыдом, безмолвные, долго сидели они словно в онемении; наконец, Адам, убитый стыдом не менее Евы, с усилием произносит:

«О, Ева, в недобрый час преклонила ты ухо к словам лукавого гада. Кто бы не научил его подражать человеческому голосу, но он сказал правду о нашем падении и солгал, обещая, что мы возвысимся! Правда, глаза наши открылись, мы узнали теперь добро и зло, – добро погибло, зло приобретено!

Гибельный плод познания! Если в том состоит познание, что теперь мы видим себя нагими, лишенными чести, невинности, верности, чистоты, – наших лучших украшений, поруганных, оскверненных теперь. Даже на лицах наших сохранились следы нечистой страсти, этого обильного источника зол, следы стыда, худшего из зол! Да, добро погибло для нас!.. Как предстану я пред лицом Бога и Ангелов, которых некогда встречал я с таким радостным восторгом? Небесные образы ослепят наши земные очи, не способные теперь переносить их лучезарного блеска! О, зачем не могу я жить одиноко в дикой пустыне, в глубине дремучего леса, куда непроницаемые вершины высочайших деревьев не пропускали бы ни света звезд, ни одного луча солнца, широко распространяя свою тень, черную как ночь! Сосны, кедры, покройте меня бесчисленными вашими ветвями: спрячьте меня навеки от божественных взоров!.. Однако, подумаем, как в этом плачевном состоянии скрыть друг от друга самую неприличную наготу нашего тела, заставляющую нас стыдиться всего более. Широкие, мягкие листья какого‑нибудь дерева, сшитые вместе и опоясанные вокруг наших чресл, могут прикрыть те части, чтобы Стыд, этот новый пришелец, который будет теперь преследовать нас постоянно, не укорял нас в нечистоте». Так советует Адам; они идут вместе в глубину леса; скоро они выбрали смоковницу, – не того ради, что славится своими плодами, а дерева, известного в наши дни индийцам в Малабаре и Декане. Оно простирает кругом многочисленные длинные ветви, которые, изгибаясь, склоняются до земли, пускают корни и, словно дочери, растут вокруг материнского дерева. Под тенью этих колоннад, увенчанных высоким сводом, идут аллеи, где раздается эхо. Часто индийский пастух, скрываясь от зноя, ищет в них прохлады и сквозь отверстия, прорезанные в густой листве, наблюдает за пасущимся стадом.

Они нарвали этих листьев, широких как щит амазонки, и, употребив все искусство, соединяют их и опоясывают ими чресла. Тщетный покров! Он не может скрыть их преступления и удручающего их стыда! О, куда девалось целомудрие их первозданной наготы! Таким Колумб, в позднейшее время, нашел первобытного американца; опоясанный поясом из перьев, в нагом виде, дикий, бродил он среди лесов на островах и тенистых прибрежьях.

Прикрыв себя листьями, наши прародители считали и стыд свой прикрытым отчасти; но, не чувствуя в душе покоя, они сели на землю и горько плакали. Не только потоки слез лились из их глаз, но в сердцах их поднялась страшная буря.