Крики из десятков мест. Только по ним можно догадываться, сколько человек участвует в этой мясорубке и где они находятся…

— Командир, Лоскутова зацепило!..

— Сильно?

— В ногу и руку! Поцарапало, но матерится, как тяжелый!..

— Раз матерится, значит, легкий!..

— Командир!.. — подбежавший к Стольникову радист протянул капитану наушник.

— Кто? — стиснув зубы и очередью ломая пополам одного из людей Алхоева, прорычал Стольников.

— Алхоев!..

— Пусть перезвонит!.. Я занят малость!..

Боец прижал наушник к голове:

— Командир говорит, чтобы ты целовал овечий зад, извини! — И он снова протянул наушник капитану: — Говорит: срочно!

Стольников схватил наушник.

— Ну что тебе, Магомед? Нашел время!..

— Сашья, сдаваться пора, Сашья…

— Согласен. Оружие на землю и выходите с поднятыми руками.

Алхоев разразился глухим, хриплым смехом.

— Сашья, Сашья… Ты все такой же весельчьяк!..

Трассеры, ударяясь о камни, уходили в темное небо яркими, тонкими и безупречно ровными молниями. После их ухода в глазах еще некоторое время оставался мутный светлый след. Боевики бросали гранаты, взрывы ухали с перерывами в несколько секунд, и Стольников с опаской посматривал вниз. Он уже и не знал наверное, что лучше — биться здесь, в лесу, имея хоть хрупкую, но линию обороны, или же выйти на открытое место, вытянув за собой боевиков, чтобы залечь подковой и ждать, что предпримет Пушков. А в том, что подполковник уже что-то предпринимает, Стольников не сомневался…

— Сашья, зачем людей губишь? Скажи своим, пусть опустят автоматы. Мне ты нужен, а их я домой отпущу, Аллахом клянусь.

— Скажи честно, Магомед, — тянул капитан, рассчитывая время выхода к подножию холма. — За что ты меня так не любишь? За братца своего отмороженного или за тех твоих тридцать баранов, которые мой взвод под Самашками врукопашную одолеть решили?

— Зачем мне о воинах своих скорбить, Сашья?.. Их Аллах принял, им теперь хорошо. Они смерть достойную приняли, от ножей неверных, чистыми в небо ушли… Ты за брата моего ответить должен.

Ключников с Масловым на плече и прикрывавший его Баскаков уже расставались с холмом. До покрытой голубой сединой равнины им оставалось сделать несколько шагов. Между ними и Стольниковым с радистом, шедшими последними, было не более восьмидесяти метров.

— Чистыми, говоришь? А ты в курсе, что мы ножи салом смазываем? Со свининой в требухе твои выродки пред Аллахом предстали, Магомед! А брат твой, тоже выродок, сидеть ему, суке, не пересидеть! «Черный лебедь» — самая лучшая гостиница для твоего тейпа, Алхоев!.. Засим пока, до связи!..

— Ш-шакал!.. Ты и собаки твои висеть в этом лесу будут вниз головой! Я с вас лично шкуру снимать буду, с ног начиная!..

— Ты только обещаешь, — усмехнулся Стольников и бросил наушник бойцу: — Уходим, парень!..

Это случилось два года назад, во Владикавказе, откуда поправившийся после ранения Стольников собирался выехать в расположение своей бригады в Грозном. Как раз туда возвращался взвод роты материального обеспечения, в качестве караула доставивший во Владикавказ пришедшее в негодность оружие, и Стольников решил доехать со своими, не ломая голову над проблемами трансфера. Но взвод отправлялся в бригаду только через три дня, и нужно было ждать.