Мастард бросает игривый взгляд на Еву.

— В самом деле, он был бы милой дамочкой, если привести его в порядок, — соглашается он.

Все трое свалены в кучу на заднем сиденье тачки. Стоя на коленях на переднем сиденье, Берю держит их под прицелом стволов, столь любезно предоставленных господами клоунами в качестве средства убеждения.

Я рулю быстро. Соображаю на ходу. Слуги уже должны вопить в квакофон. Разбудить пандору посреди ночи — это требует времени. Лучники не перегородят дорог по простому звоночку. Они начнут с процедуры посещения места убийства. Жареным запахнет не раньше чем через час. Значит, у меня есть время.

Действовать четко, но не закусывать удила. Как говорит Поль Клодель в своей оде Помпиду, не надо никогда путать свежую мочу и первое причастие, ибо применяются совсем разные свечки.

Автострада…

Нажимаю. У этой балерины мощность такова, что брюхо липнет к спине, как только тронешь педальку.

Лента шоссе пластается под нами, как в фильме-погоне.

Вот уже и аэропорт. Взлетная полоса иллюминирована. Здание почти безлюдно. Останавливаюсь в тени на площадке для парковки.

— Жди меня здесь, Толстый. Разуй глаза и поливай при малейшей несообразности.

— Может быть, даже до того! — обещает Мастард. — У меня на батате шишка больше, чем Теиде.

Предоставленный сам себе, проникаю в аэропорт. Дружок «бум-бум» в кармане, но руку держу на рукоятке. То, что я делаю, есть ужасное безрассудство, но я ведь ужасно безрассуден!

Как и чувствовалось снаружи, внутри пусто. Никого! Совершенно никого в зале отлета. Ничего более сбивающего с толку, чем это огромное новое освещенное помещение, в котором ни единой живой души.

Карабкаюсь на второй этаж, где осуществляется загрузка.

Нахожу очень старого типа в голубом комбинезоне, занятого подметанием пространства, которое так велико, что у него не хватит жизни, чтобы его пройти.

— Сеньор!

Он поднимает обесцвеченные глаза на видного Сан-Антонио.

— Есть ли еще самолеты на отправку?

— Нет.

— Давно ли улетел последний?

Он пожимает плечами, смотрит в сторону полосы…

— Сейчас улетит.

— Куда?

— Не знаю, это частный рейс.

Бегу к выходной двери. Закрыто! К другой: закрыто, быстро! Черт побери! Быстро! Последняя. Тоже заперта! Барабаню, ломая ногти. Ищу электрическую систему запора! Не нахожу, зараза!

Снова зову мастера метлы.

— Как открыть? Это срочно!

— Запрещено. Конец, закрыто!

— У вас есть ключ?

— Нет!

Прицеливаюсь в запор двери.

Бух-ба-бах!

Взрыв наполняет, отражается, скачет, рычит, бумерангирует, детонирует… Старичок бросается на пузо, читая «Отче наш». Дверь со скрипом открывается. Выскакиваю наружу!

«Неужели слишком поздно, ребята!» — говорю я вам и себе. На краю полосы стоит «Мираж-20».

Прыгаю в электромобильчик, которых так много в каждом аэропорту.

Кажется, что я всегда водил его. Нажимаю первую же кнопку и он заводится. Двигаю первый рычаг — трогается.

Рву в направлении полосы. Два двигателя самолета уже хрюкают. Надеюсь, меня заметят в диспетчерской!

Но вот я уже на полосе. Увы, за 800 метров до самолета. Нет, подождите, дайте сосчитать: только за 795. В башке у меня сегодня счетная машинка!

Останавливаюсь на минутку. Что делать, орел или решка? Если «Мираж-20» рванется, столкновение неизбежно. Сан-А превратится в тесто, а леталка в кучу железных обломков.

Не могу же я остановить его голыми руками!

Двигатели взвывают.