— Нет, просто там никого больше нет. Он один работает, в отделе документов и рукописей. Я вообще предложила, чтобы он оставил нам ключ, ну, чтобы самому не сидеть, но он сказал, что ему нравится.

— Понятно. А из школы ты почему ушла?

— Не было ставки, я работала почасовиком. Я бы осталась, мне нравилась школа. А ты?

— Кручу баранку, сегодня здесь, завтра там. Знаешь, оказывается, наш шарик совсем маленький.

— Дальнобойщик? — догадалась Ирина.

— Он самый. Только из рейса. Я давно хотел найти тебя, адрес узнал еще весной. Не прогонишь?

— Что-то случилось?

— Ничего не случилось. Я вдруг понял, что не хочу домой. Не хочу, и баста. Давай за нас! — Он разлил коньяк по рюмкам.

Выпили.

— Знаешь, Виталик умер.

— Когда? — вскрикнула Ирина.

— В марте. Сердце схватило.

— Он же здоровый был! И не старый.

— Не старый. Шестьдесят шесть, мог еще пожить. Хороший мужик был, царствие ему небесное. Стольких ребят поставил на ноги.

— Он говорил, что мне не хватает спортивной злости, — снова вспомнила Ирина. — Да и мама повторяла: вот если бы танцы или спортивная гимнастика… Ой, я, кажется… — Она прижала ладони к горящим щекам. — За Виталика! Мы страшно гордились, что у нас такой тренер. Он греб за нашу сборную на Олимпийских играх.

— Он был запасным.

— Все равно! Давай! — Она схватила рюмку.

— А не хватит? — Он с улыбкой смотрел на нее.

— Не хватит! Наливай! Господи! Неужели это ты? Глазам своим не верю! Откуда ты свалился?

— За Виталика!

— За Виталика! — Ирина залпом выпила, задохнулась, закрыла рот рукой.

Дельфин, ухмыльнувшись, протянул ей стакан воды:

— Запей!

— У тебя глаза… синие! С ума сойти, какие у тебя глаза! Я же все помню! Почему ты меня тогда не поцеловал?

— Я боялся дотронуться до тебя. Теперь жалею.

Она вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Не хочу! Двадцать лет! Не было ничего! Как будто вчера…

— Ну-ну, глупая! — Он притянул ее к себе.

Она извернулась, они стукнулись лбами. Ирина рассмеялась. Поцелуй был как ожог. Она подумала, что у него жесткие губы. И сильные руки. Он поднялся с табурета, рывком поднял Ирину.

— Я так соскучилась… — пробормотала она между поцелуями. — Где ты был? Я совсем пьяная… голова кругом! Ты меня даже не поцеловал! Я все помню… Шел рядом и молчал… Почему?

— Дурак был! А ты не изменилась, Ирка.

— Дурак…

…Она проплакала тогда всю ночь. От любви, от разочарования, от обиды. Родители проводили отпуск на море, как оказалось, в последний раз вместе — через пару лет они разбежались окончательно, — и она была одна в пустой квартире. Ругала себя за болтливость, несла какую-то чушь, пересказывала прочитанную накануне книжку… лишь бы не молчать. Боялась молчания… Боялась… чего? Что он возьмет ее за руку? Обнимет? И что будет? Он, взрослый мужчина, и она, нецелованная девчонка? Сердце замирало сладко и страшно… Она чувствовала его запах… запах загорелой дочерна кожи, хлопковой рубашки. Вокруг нее были одни мальчики, одноклассники, крикливые, вредные, двоечники и хулиганы. А он был взрослым, полным тайны, непонятным, непостижимым. Он знал то, о чем она могла только догадываться.