-  Завтра же зачитку сотворю, - пообещал себе Андрей, поднимаясь в седло. - И на рябину, и на можжевельник. И амулеты при окнах и дверях заложу.

    В Запорожской деревне оказалось шумновато. Весть о том, что в семье господина вот-вот появится пополнение, разбежалась к вечеру во все края княжества, и от каждой деревни явилось по одному, по два, а то и по десятку любопытствующих: чем все кончится, благополучно ли, с кем хозяина поздравлять? Фрол, собрав пяток парней, гостей от княжеского двора отгонял, дабы не смущали шумом роженицу и не путались у девок и повитух под ногами.

    -  Ну что тут? - спешившись, бросил поводья дядьке Зверев.

    -  Нечто они скажут? - пожал плечами Пахом. - Бегают, суетятся. Полотна чистого, нового истребовали, беленого. Мох болотный, что у нас в припасах был, весь, почитай, извели.

    -  Как извели? - нервно дернулся Андрей. - Там что, кровотечение?

    -  Нет, княже, забрали токмо, - положил ему руку на плечо Пахом. Видимо, побоялся, что воспитанник кинется в дом. - Не тревожься. Оно же вернее, коли мхом все выстилать. Болотницы с лихоманкой не дружат. Коли мох на ране, то ни трясучки, ни Антонова огня [1] бояться не надобно. Дитятко слабый ведь совсем появляется. Так спокойнее. Ты молебен-то заказал, княже?

    -  Зарок попу дал: коли благополучно все выйдет, колокол стопудовый для церкви закажу. Молится.

    -  Не попу, - укоризненно поправил холоп, - батюшке.

    -  Ты его видел, дядька? - хмыкнул Зверев. - Молоко на усах не обсохло. Какой же он батюшка?

    -  Не в нем сила, княже, сила в слове Божием, в благодати, что через него на нас исходит. Да и старше он тебя, мыслю, лет на десять.

    -  И сколько сечь он прошел, Пахом? Сколько ляхов на рогатину взял, сколько крестоносцев зарубил? Мне, может, и девятнадцать всего, да годы мои один за десять идут. Потому как цену ошибкам своим знаю.

    -  А он слово Божие усердно зубрил, княже, пока ты бердышом по степям размахивал. Да еще он при соборе Воскресенском на Валааме пять лет служил. Посему его молитва десяти твоим равна. И коли Бог тебе сына пошлет, Макковея, в том немалая его доля будет.

    -  Погоди. - От услышанного имени Зверева аж передернуло. - Какой Макковей? Почему? Я про имя пока ничего не говорил.

    -  Так ведь день сегодня какой? Серпеня пятый над десятком. Святого Макковея день. Стало быть, и имя мальчика по святому его покровителю наречется. Удачный ныне день, княже, от дурного глаза спокойный. Три дня тому Силуян отмечался. А в Силуяна, известное дело, ведьмы все от жажды маяться начинают и молоко пьют. Иные до смерти опиваются, а иные, опившись, на многие дни обмирают. Посему люду крещеному ныне вольготно, и дитям сглаза бояться ни к чему…

    -  Какой Макковей? - продолжал думать о своем Зверев. - Нечто иного имени в святках нет?

    -  Знамо, имеются, - кивнул Пахом. - Помнится, Пантелеймона день тоже сегодня значится, и Пафнутия.

    -  Понял, - недовольно фыркнул Андрей. - Ладно, договоримся как-нибудь… с батюшкой…

    В очередной раз скрипнула на смазанных салом подпятниках дверь избы, но теперь вместо потных девок на двор спустилась, вытирая ладони краем верхней юбки, незнакомая краснощекая баба с молодым взглядом и седыми косами, вывалившимися на плечи из-под серого платка с красными нитяными кисточками по краям. Она обвела всех присутствующих оценивающим взглядом, остановила его на Андрее, подошла ближе и низко поклонилась, чиркнув пальцами по земле:

    -  С новорожденным тебя, папочка, с сыном.