Он позволил энергии растечься по всему залу. Словно тончайшее покрывало она окутала каждого Бога. Благодаря тому, что волна магии, посланная Хорсом, была практически незаметной и равномерно распределилась по пространству, её никто не заметил. Она буквально слилась с энергией окружающего мира и мимикрировала. Но Хорса не интересовал весь мир, его взгляд сконцентрировался на Перуне, считывая считывая эмоции Верховного Бога. И там было… удивление, немного страха и злость. Перун своими глазами увидел реакцию Богов на преступление против Соглашения, и она ему не понравилась. Он понял, что, если следующим Сварожич назовёт его имя и озвучит всего его прегрешения, то другие Боги не промолчат. Вероятно, они пойдут на него войной. Хорс учуял толику сомнений — Перун не был уверен, что победит. Неужели ему настолько нужна Марена и её проклятое дитя? Неужели она — залог его победы?
— Думается мне, что кол — чересчур жестокая казнь за такие преступления, — возразил Сварожич.
— Но если ещё раз нарушат — точно на кол! — пьяно проорал Припегала и шваркнул бутылкой об пол. Осколки разлетелись в разные стороны, вино выплеснулось на платье Живы. Она взвизгнула и отвесила затрещину Припегале. Богиня плодородия, покровительница матерей: дородная телом, с грубыми чертами лица и мозолями на ладонях, словно она с утра до ночи трудится в полях. Она всегда стеснялась своей внешности, самая непримечательная из Богов. За спиной её называли страшной и посмеивались, особенно — Мокошь. Хорс покачал головой. Смеётся тот, кто смеётся последним.
— Пять божественных артефактов с каждого нарушителя! — постановил Перун через пару минут, и остальные Боги согласились с его вердиктом. Кроме Дыя — Бог войны размахивал мечом и грозил отрубить головы Рарогу и Подаге, а также Припегале — за надоедливость и перегар. В конце концов, Сварожич его утихомирил, и Перун напоследок уточнил: — Можно заканчивать собрание? Или на повестке дня есть ещё какие-нибудь нарушения?
Сварожич выдержал паузу, и Хорс почувствовал, как Перун напрягся — приготовившись то ли к битве, то ли к побегу. Дый резко повернулся и уставился на Сварожича — его предупреждали, чтобы не высовывался и ни в коем случае не атаковал Перуна, однако в запале Дый терял здравомыслие. Он многозначительно оскалился и начал поднимать меч. Видимо, решил, что молчание Сварожича — знак, что вот-вот Перуна обвинят в самоуправстве и свершится революция. Как ни странно, первым среагировал Припегала. Он схватил бутылку с вином и шандарахнул ею Дыя по затылку. С тихим вскриком Бог войны потерял сознание и рухнул на пол.
— Он хотел отрубить голову Прове, — невинно похлопал глазами Припегала и присосался к кувшину с медовухой.
Сварожич смерил его тяжёлым взглядом, повернулся к Перуну и ответил:
— Да, брат, собрание можно заканчивать. Все виновные наказаны.
— Прекрасно, — Перун отпустил всех Богов, отказался от гостеприимства Сварожича и поспешно отбыл. Припегала незаметно свалил в свои владения, подальше от мстительного Дыя. Тот очень быстро очухался после удара по голове и, подгоняемый жаждой возмездия, бросился в погоню за Припегалой. Хорс тоже притворился, что покинул особняк Сварожича, но незаметно вернулся и устроился в саду. Фруктовые деревья обладали удивительными способностями — они скрывали от чужих глаз всё, что происходит под их сенью. Разумеется, эти чудесные яблони и груши — результат экспериментов Мокоши. Она говорила, что придумала их специально для влюблённых сердец, чтобы те могли спрятаться от ханжеского осуждения. Эх, Мокошь, Мокошь… Иногда она была такой романтичной.
— Ну что скажешь? — Сварожич уселся на соседнюю скамью. — Мы не зря устроили этот спектакль и нанесли моральную травму Прове? Ты же его знаешь — цветочки, деревья, кустики. Только о них и беспокоится. |