Скотты, находившиеся дальше всех от места, где всадники Стеапы рассеяли «стену щитов», дрогнули последними. Им потребовалось какое-то время, просто чтобы осознать происходящее. Увидев, как их союзники-язычники бегут, они тоже повернулись и стали отходить. Я высматривал Рэта с моим конем, потом сообразил, что мальчонка должен был пересечь мост прежде, чем воины Этельстана отступили за него. Я поглядел в сторону лагеря и позвал мальца, но без толку. Потом Вибрунд подвел мне гнедого жеребца.

– Господин, конь, видно, принадлежал кому-то из королевских дружинников, – сказал он. – И этот человек, скорее всего, погиб.

– Помоги мне сесть в седло!

Я погнал коня на север и, приблизившись к своим, окликнул Эгила. Тот обернулся и посмотрел на меня.

– Не присоединяйтесь к погоне! – прокричал я ему. – Оставайтесь здесь!

– Почему?!

– Вы норманны. Думаете, люди Этельстана определят разницу?

Я позвал Берга, младшего брата Эгила, и приказал ему отобрать двадцать христиан, чтобы сопровождать воинов Эгила, потом погнал дальше. Финан и мой сын хотели поехать со мной, но у них не было коней.

– Догоняйте! – бросил я им.

Взятый взаймы конь пробрался между груд мертвых тел, отмечающих место соприкосновения «стен щитов». Некоторые из них были мои люди. Я узнал Рорика с рассеченной глоткой – его лицо заливала кровь – и подумал, что обрек парня на смерть, отослав прочь от добычи. Беорнот, хороший боец, встретивший того, кто оказался лучше, лежал теперь на спине, с удивленным выражением на лице, его открытые глаза и рот облепили мухи. Я не мог понять, что убило его. Осви лежал бледный, с туго забинтованной ногой и силился улыбнуться. Через повязку проступала кровь.

– Будешь жить, – бросил я ему. – Я видал и похуже.

Наверняка есть и другие, много других, и точно также немало вдов и сирот осталось в стране Константина. Миновав зловонный гребень из тел, я пришпорил коня.

День клонился к вечеру, тени удлинялись, и это поразило меня. Мне бой показался коротким – коротким и устрашающим, – но, видимо, все же длился дольше, чем я предполагал. Тучи рассеялись, и солнце светило на трупы убитых во время погони. Воины грабили трупы, снимая кольчуги, искали монеты. Вскоре пожалуют вороны, чтобы попировать на поле битвы. Пустошь была усеяна мечами, копьями, секирами, луками, шлемами и бесчисленным множеством щитов, брошенных в отчаянной надежде спастись от преследователей. Впереди я видел всадников Стеапы. Они нагоняли беглецов, калечили их ударом копья и меча, а потом оставляли добивать нашим пехотинцам. На римской дороге я заметил знамя Этельстана, победоносного дракона с молнией, и поскакал туда. Я достиг невысокого холма, на котором сосредотачивалась армия Анлафа, и придержал коня, потому что глазам моим предстало поразительное зрелище. Широкую мелкую долину заполнили убегающие, а позади и среди них шагали наши не ведающие жалости дружины. То были волки среди овец. Я видел, как некоторые пытаются сдаться. Видел, как их убивают, и понимал, что люди Этельстана, пережившие страх почти неминуемого поражения, вымещают теперь зло в этой оргии истребления.

Оставаясь на возвышенности, я смотрел как зачарованный. Чувствовал облегчение и какую-то удивительную отстраненность, как будто это не моя битва. Это была победа Этельстана. Я коснулся груди, нащупав амулет, спрятанный под кольчугой из опасения быть принятым за врага-язычника.