– Вот все и закончилось, – произнес Финан, словно сам себе не веря.

– Закончилось, – согласился я. – Мы можем идти домой.

И меня обуяла вдруг тоска по Беббанбургу, по водному простору, длинной прибрежной полосе песка и свежему морском ветру.

Ко мне подъехал Этельстан. Вид у него был суровый. Кольчугу, коня и попону покрывали темные пятна крови.

– Славная работа, государь, – сказал я.

– Бог даровал нам победу, – проговорил он устало, что не удивительно, потому как едва ли кто-то другой больше сражался в «стене щитов» в тот день. Король опустил взгляд на Вздох Змея и криво усмехнулся. – Он хорошо послужил мне.

– Государь, это великий меч.

Он протянул мне клинок эфесом вперед.

– Лорд Утред, сегодня ты пируешь со мной.

– Как повелишь. – Я с благодарностью принял меч.

Я не мог сунуть его в ножны прежде, чем клинок почистят, поэтому бросил взятый на время меч и держал Вздох Змея в руке, пока мы возвращались по долгой дороге в сгущающихся сумерках. Женщины обыскивали убитых, приканчивая длинными ножами тех, кто еще подавал признаки жизни, чтобы потом ограбить тела. Первые костры пронизали наступающую темноту.

Все закончилось.

Эпилог

Я Утред, сын Утреда, тоже бывшего сыном Утреда, а отец его тоже звался Утредом, и все они были владетелями Беббанбурга. Таков и мой титул, хотя в эти дни в народе меня называют Владетелем Севера. Земли мои простираются от овеянных ветром берегов Северного моря до обращенного к Ирландии побережья, и хотя я стар, моя обязанность не давать скоттам проникать на юг. В страну, которую мы научились называть Инглаландом.

Я установил в Камбрии мир. Отрядил сына и Эгила покарать тех, кто сеял смуту. Они повесили несколько человек, пожгли усадьбы и роздали земли тем, кто сражался на пустоши в Вирхелуме. Большая часть Камбрии по-прежнему заселена данами и норманнами, но они живут в мире с саксами, их дети говорят по-саксонски, а некоторые поклоняются пригвожденному Богу христиан. Мы гордимся своим нортумбрийским происхождением, но все мы теперь жители Инглаланда. Его зазубренный меч висит в королевской резиденции в Винтанкестере, хотя мне не довелось съездить на юг и посмотреть на него. Государь проявил ко мне щедрость, вознаградив золотом и серебром, добытым на поле в Вирхелуме, где так много воинов обрели могилу.

Три дня спустя после битвы состоялся пир. Этельстан хотел устроить его в ночь после боя, но люди слишком устали, многие были ранены, и им требовался уход. Поэтому он выждал до тех пор, пока сможет собрать вождей в Сестере. На пиру угощали больше элем, чем яствами, а у той еды, что подавалась, вкус оставлял желать лучшего. Там были хлеб, ветчина и жаркое, сделанное, как я подозревал, из конины. Примерно сто двадцать человек собрались в большом зале Сестера после службы, которую епископ Ода провел в церкви. Арфист играл, но не пел, так как ни одно героическое сказание не сравнится с тем побоищем, которое мы пережили. Праздник назывался победным пиром, и, наверное, по праву, но пока эль не развязал людям языки, он больше напоминал тризну.

Этельстан произнес речь, в которой оплакал гибель двух олдерменов, Эльфина и Этельвина, а потом перешел к похвалам в адрес тех, кто сидел на скамьях. Он поднял здравицу в честь Стеапы, получившего удар копьем в щитовую руку, когда его всадники взламывали «стену щитов» Анлафа. Упомянул он и меня, поименовав военным вождем Инглаланда. Пирующие кричали.

Инглаланд! Помню, как я впервые услышал это название и счел его странным. Король Альфред мечтал об Инглаланде, и я рядом с ним прошел путь от болот Суморсэта до сражения с великой армией во главе с дедом Анлафа.

– Мы должны были погибнуть при Этандуне, – сказал мне как-то Альфред.