– Почему?

– Потому что они языческие, ясное дело!

– Те боги мертвы, – сказал я, кивнув в сторону камня. – И не причинят нам вреда.

– Лорд Утред, они не жили никогда, ибо есть только один Бог! – Этельстан махнул начальнику охраны. – Не прогоняйте этих людей! Они не замышляют ничего дурного!

Он говорил о тех, кто подошел посмотреть на короля. Этельстан направился к ним, остановился и сказал что-то. Я слышал, как люди засмеялись.

У него есть дар. Народ его любит. Он выглядит как истинный вождь, конечно, и это помогает, но к очарованию короны Этельстан добавляет и свое собственное. Сейчас, отправляясь на соколиную охоту, он надел простой золотой обруч, блестевший в робких лучах солнца. Его коня, здоровенного серого жеребца, покрывала попона из мягкой кожи с вытесненными золотом королевскими гербами, сапоги государя украшали золотые шпоры, а длинный черный плащ окантовывала золотая нить. Я вглядывался в лица и видел, как они рады, что их король остановился поговорить с ними. Все посмеивались, улыбались, хохотали над его шутками. Слухи до них доходили – кто же их не знал? Молва гласила, будто король отказывается жениться, предпочитая общество юных красавцев, но людям было все равно, потому что Этельстан выглядел как король, вел их в бой и делом доказал, что не уступит доблестью и отвагой лучшим из воинов. И еще потому, что любил своих подданных. Доверял им. Теперь король шутил с ними, и они веселились.

– Он хорош. – Элдред поравнял своего коня с моим.

– Как всегда, – ответил я, по-прежнему глядя на Этельстана.

Последовала неловкая пауза, потом Элдред кашлянул, прочищая горло.

– Лорд, мне следует извиниться перед тобой.

– За что?

– Вчера вечером я не знал, что это был ты.

– Теперь знаешь, – отрезал я и ударил коня шпорами.

Я поступил грубо. Я это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Слишком много вокруг было тайн, слишком много развелось властолюбивых юнцов, с жадностью глядящих на Нортумбрию, а я ведь нортумбриец. Я – ярл Утред Нортумбрийский, мои предки отвоевали эту землю у бриттов, и мы защищали ее от них, от данов и от норманнов. Теперь, как я понимал, мне снова предстоит оборонять ее. Вот только от кого?

Не обращая внимания на Элдреда, я повернул коня и увидел, что Эгил оживленно беседует со своим сородичем-норманном, Ингильмундром. Ингильмундр, заметив, что я смотрю на них, склонил голову. Я не ответил, но в глаза бросился висящий у него на груди большой золотой крест. Ко мне подъехал Финан.

– Вызнал что-нибудь? – поинтересовался он вполголоса.

– Ничего.

– А я вызнал, – так же тихо продолжил он, – что Ингильмундр крестился.

– Я видел крест.

– Его трудно не заметить! На таком кресте овцу распять можно. И он заявил, что поведет всех норманнов Вирхелума в Сестер, чтобы и они тоже крестились.

– В Сестер? – недоуменно повторил я.

– Потому что епископ Освальд открыл им путь к истине, – без выражения произнес Финан, предпочитая не упоминать, что епископ – это мой сын. – А может быть, так оно и есть? – добавил он с сомнением.

Я кивнул. Обращение язычников бывает искренним, конечно. Свидетельство тому – епископ Ода. Вот только я скорее запустил бы волка в овчарню, чем доверился Ингильмундру.

– А еще Ингильмундр мне заявил, что мы все теперь энглийцы, – продолжил Финан.

– Вот как?

– Я думал, ты обрадуешься.

Я рассмеялся, хоть и не очень весело, и Этельстан, возвращаясь к нам, услышал.