— Что ж нам теперь делать-то? — пригорюнился Лешка, закончив урок уголовно-блатного жаргона. — Копать дальше в поисках сабли опасно — спугнем этих мазуриков. Заявлять в полицию рано — они еще ничего не совершили. Поди докажи, что они машину украли. От своей закладки в Фортецце они запросто отопрутся. Остальное все спишут на детские бредни.

— Да, — покивал Никос, — придется брать их с этим… С поличными.

— Ты уверен, что до вечера они никуда не денутся? — посмотрел Лешка Никосу в глаза.

Тот махнул своими не по-мальчишески длинными ресницами и подтвердил свой логический вывод:

— Утром, когда они вышли, к машине не приближались. Перешли на другую сторону улицы и даже на нее не взглянули. Я думаю, они специально ее поставили на отстой, чтобы выяснить — заинтересуется ею полиция или нет. Если до вечера все будет спокойно, значит, этот автомобиль просто брошенный. Тогда ночью они ограбят ювелирный магазин и вместе со всеми деньгами, прихватив Ставракиса, поедут в какую-то бухту, где их дожидается катер или моторка.

— Ну что ж, — резюмировал Лешка, — тогда я срочно рву когти домой, а вечером, как только наши все улягутся, мы с Вовкой сюда приедем.

— Я не понял насчет "рвать когти", — автоматически потянулся Никос к своей тетрадке.

— Ах да, — пояснил Лешка небрежно, — это, кстати, тоже воровской жаргон, значит — "быстро куда-то ехать". Ладно, тогда в полночь здесь же, на этом месте.

— Да, — мотнул головой Никос, — а я пока пойду, может, поспать удастся, а то глаза слипаются и голова… это… Как чугунный чайник.

В половине двенадцатого ночи, когда на всей территории отеля уже было тихо и лишь приглушенные звуки музыки доносились из ночного бара, Вовка и Лешка выскользнули через окно на улицу и притаились в кустах. Вокруг никого не было видно. Покачивали своими мохнатыми головами зонтики, плескалась в бассейне вода, надрывались цикады, и только изредка слышались шаги: кто-то, притомившись, шлепал по дорожке в свое бунгало.

Короткими перебежками, как индейцы, подбирающиеся к форту противника, Вовка и Лешка пробрались к забору, к тому месту, которое они приметили еще днем. Здесь росло дерево, и одна из его веток свисала над забором. Более удобную природную лестницу найти было трудно. Однако до самой ветки добираться пришлось в два приема. Сначала Лешка подсадил на своих плечах Вовку, а потом с большими трудами, уцепившись за его руку, забрался туда и сам. Осторожно переступая, чтобы не свалиться, Вовка пробрался по ветке над забором и спрыгнул вниз. Ветка спружинила, листья тихонько зашуршали — все прошло тихо, если не считать чертыхания Вовки, который не удержался на ногах и полетел вниз по склону. Лешка, наученный горьким опытом товарища, действовал более осторожно, а потому не получил даже легких ушибов.

Выбравшись на автостраду, друзья принялись голосовать. Уже четвертая машина подобрала их, и, с грехом пополам объяснив водителю, что им нужно попасть в любую точку Рефимно, ребята затихли на заднем сиденье "Мерседеса".

За рулем сидел жизнерадостный грек; довольный подвернувшейся компанией, он оживленно беседовал с мальчишками, больше глядя в зеркальце заднего вида на них, чем на дорогу. Ни темнота, ни попутчики не мешали ему жать по автостраде на полную катушку, легко разворачивая мчащуюся вперед машину на опасных изгибах дороги. На ломаном английском языке он рассказал ребятам, что они выбрались в Рефимно в самое время, потому что только сейчас этот городишко начинает оживать и там воцаряется веселье, ради которого, собственно говоря, и надо приезжать на Крит.

Испугавшись, что словоохотливый грек, чего доброго, завезет их в какой-нибудь притон, Вовка и Лешка попросили высадить их в спокойной части города, на окраине.