Щеки Гарриет вспыхнули, и он заулыбался во весь рот.

– Никогда не встречал женщины, которая бы так очаровательно краснела… – промолвил герцог. – Мои слова рассердили вас? Тогда простите меня. Я рад, что это последний танец перед ужином. Сейчас он кончится, но, я надеюсь, вы составите мне компанию и мы поужинаем вместе? – Когда музыка стихла, он поклонился ей и предложил руку. – Позвольте мне наполнить вашу тарелку, а вы расскажете о своей жизни. Вам было хорошо? Вы развлекались? Ведь вы жили с лордом Уингемом в Бате?

– Да, – ответила Гарриет и взяла его под руку. – Развлечений там никаких. Но мне было хорошо и спокойно.

– Спокойно? – Герцог усмехнулся. – Бедняжка Гарриет, надеюсь, вы больше проголодались, чем я. Мне-то, признаться, хотелось бы повести вас на террасу и упиться свежим воздухом, лунным светом и поцелуями, но, к сожалению, за нами слишком внимательно наблюдают. Известно ли вам, что я танцую крайне редко?

Какая дерзость! И конечно же, он произнес все это вслух только лишь затем, чтобы щеки ее вновь залились румянцем, в этом Гарриет не сомневалась. И тем не менее сердце ее дрогнуло – лунный свет и поцелуи! Она помнила его поцелуи. С раскрытым ртом. Годфри никогда так не делал, хотя часто целовал ее.

– Редко танцуете? – спросила она. – Вы не любите танцевать?

– Очень даже люблю, когда танцую с леди, которую мне хочется покрепче к себе прижать, – сказал он. – Мне даже нравится ограждать ее от неожиданных столкновений со слишком лихими танцорами. Но что мне действительно претит, так это чувствовать себя покупателем на ярмарке невест. Между прочим, Гарриет, вы ведь тоже приехали на эту ярмарку. Не отвечайте, прошу вас! Вряд ли вы признаетесь, что это так. Ну а сам я признаюсь открыто и честно, что явился на эту ярмарку с определенной целью. И надо добавить, с большой неохотой. Однако в этом году мне приходится подчиниться требованию семьи – мои ближние считают, что в моем преклонном тридцатидвухлетнем возрасте я не имею права медлить и обязан выделить в своем доме комнату для детской и обеспечить продление славного рода. Есть от чего содрогнуться, не правда ли?

На щеках Гарриет рдел румянец.

– Таким образом, – продолжал герцог, – сегодня я появился здесь, чтобы бросить взгляд на дочек графов, герцогов и маркизов и решить, не найдется ли среди них какая-нибудь стоящая. Опуститься ниже я не могу. Сделай я это, и моя дорогая бабушка не сможет спокойно сойти в могилу. Так она говорит. Но ваше появление в этой зале совершенно сбило меня с толку. Полагаю, после ужина мне придется сделать над собой усилие и совершить то, ради чего я приехал. Мои родственники по материнской линии с нетерпением ждут от меня письма и ужасно расстроятся, если мне нечего будет сообщить им по матримониальной части. Но представьте только, какую я доставлю им радость, если напишу, что на балу у Хлои танцевал с графской дочерью.

Гарриет все поняла. За шесть лет она набралась ума-разума, ему вовсе не обязательно было объяснять ей. Она по-прежнему привлекает его. Он выделил ее из всех присутствующих особ женского пола, пригласив на вальс. Пока что он больше никого не приглашал. Он, может быть, даже нанесет ей визит к Аманде, если не передумает. Однако она не должна обольщаться на свой счет. И она, конечно же, не обольщается. Ему даже нет необходимости делать ей какие-то намеки.

– Если вам, Гарриет, любопытно узнать, чего я хочу сейчас на самом деле, – проговорил герцог, – так это незамедлительно отправиться домой, лечь в постель и снова, и снова вспоминать наш с вами вальс и то столкновение с лихим танцором…

Нет, ему поистине неведомо чувство стыда!

– Знали бы вы, как часто я вспоминал ваш нежный румянец! – сказал он, когда стало ясно, что отвечать ему она не собирается.