– Конечно, леди Уингем, – склонив голову, ответил Тенби. Ну и хитрюга его тетушка!

Гарриет помогла ему высадить тетушку из экипажа и проводить ее до двери дома на Сент-Джеймс-сквер. Здесь старушка заверила их, что лакей отведет ее в комнату. Часик отдыха, и она будет в полном порядке. Леди София беззаботно помахала им ручкой.

Герцог подсадил Гарриет обратно в карету, отдал распоряжение кучеру и вскочил в карету сам.

Это была не такая карета, в какой они ездили в его тайный дом по понедельникам и четвергам. Карета была роскошная, обтянутая синим бархатом. Снаружи на стенке – герцогский герб. Гарриет ждала, когда Тенби кончит отдавать распоряжения кучеру, и думала, ясно ли ему – для нее это было совершенно очевидно, – что леди София умышленно оставила их вдвоем? Наверняка она должна понимать, что дочь бедного сельского священника не может рассчитывать на серьезные намерения со стороны титулованной особы. К тому же она не может не знать, что ее племянник почти обручен с другой. Тенби задернул синие занавески на окнах – он всегда делал это в простой карете. Затем сел рядом с ней, касаясь ее плечом. Гарриет смотрела на свои руки, лежащие на коленях, пока он не накрыл ладонью одну из них.

– Я удивлен, Гарриет, что вы пытались отказать моей тете, – сказал Тенби. – Разве вы еще не усвоили, что отказать ей невозможно?

– Я не хотела обидеть леди Софию, – произнесла Гарриет, – однако для меня это вопрос чести: я не считаю, что мое пребывание в Барторп-Холле уместно. Неужели леди София этого не понимает?

– Она понимает одно – что я обожаю вас! – сказал Тенби. – Именно поэтому она попросила меня поехать вместе с ней сегодня, а только что изобразила, что у нее совсем застыли ноги. И разболелась голова. Это, я думаю, она тоже придумала.

– Она не понимает, – повторила Гарриет, огорченная тем, что и Тенби разгадал все уловки тетушки.

– Ей и не нужно ничего понимать. – Герцог поднес ее руку к своим губам. – Гарриет, я не могу не видеть вас чуть ли не целую неделю!

Гарриет порывисто отвернулась, но окошко было занавешено, и ей некуда было устремить взгляд.

– Вы здоровы? – спросил Тенби.

– Здорова ли я? – Гарриет с удивлением посмотрела на него. – Да, конечно, я…

– Насколько я знаю, у некоторых женщин бывают сильные боли, – сказал он.

– О! – Да, и она ужасно мучилась, пока не родила Сьюзен. Рождение дочки, кажется, излечило ее. – Я чувствую себя превосходно! Спасибо.

– Гарриет. – Его искрящиеся серебром глаза смеялись. – А когда вам стукнет девяносто, вы будете так же краснеть? О, прошу вас, не опускайте голову! – Он приподнял ее подбородок и устремил на нее внимательный взгляд. – В вас столько прелести, Гарриет, но эта ваша способность краснеть по малейшему поводу воистину сводит меня с ума!

Его поцелуй смутил ее, и не потому, что был полон страсти, а как раз наоборот – он не был страстным. Страсть она понимала и принимала. Страсть – это то, что ждут от любовника. Это зов плоти, разум и чувство тут ни при чем. Этот поцелуй напомнил ей о том, какими были два их последних свидания. Но он даже больше взволновал Гарриет – Тенби ведь знал, что сейчас их объятие не приведет к физической близости. И все же целовал ее. Губы его ласкали, играли с ней. Его язык проник в глубь ее рта и, осторожно двигаясь там, дразнил ее. Он гладил ее грудь, хотя не пытался спустить одежду с ее плеча и избегал касаться соска. А потом он поднял ее, посадил к себе на колени и нежно обнял.