Лобов начал свой рассказ, описывая этот день с самого утра, как он встал, позавтракал и поехал на работу. Рассказывая следователю о проведённом дне, он не забывал сообщать ему, кто его видел и конкретно может подтвердить его алиби. Попросив воды, он вновь продолжил свой рассказ. Он не скрывал ничего и поэтому рассказал о том, что после работы решил искупаться в Каме. О том, что он слышал крик женщины, он также сообщил следователю.

— Ну, что ты замолчал? — спросил Гришин. — Ну, давай, дальше рассказывай, что делал после того, как услышал крик женщины.

Лобов невольно задумался. Он размышлял, стоит ли рассказывать следователю о том, что он побывал на месте преступления или нет. Если его видела эта женщина на месте преступления, то она должна была видеть и настоящих убийц, однако она почему-то про них не говорит. А это значит, что она не могла его видеть на месте преступления, и рассказывать следователю о его посещении явно не стоит.

— Ну, что ты замолчал? — переспросил его Гришин. — Тебя же видели недалеко от места обнаружения трупов, есть свидетели этого.

— Я не знаю, что Вам сказать, Евгений Иванович. Если меня там видели, то это значит, что этот человек тоже был там. Почему Вы исключаете версию, что их мог и убить этот свидетель?

— Ты что, Лобов, с ума сошёл, что ли? Это же женщина! — произнёс возмущённо Гришин.

— Ну и что? Разве только мужчины бывают убийцами?

— Но ведь немка была изначально изнасилована, а затем уж убита. А это значит, что убийца мужчина, а не женщина.

— Если она была изнасилована, а затем убита, то значит, на её теле должны быть следы убийцы. У меня не брали никаких образцов, ни спермы, ни крови. Так почему же Вы, не имея на руках заключения экспертизы, пытаетесь раскачать меня на это убийство? Вам не кажется, что с такой же лёгкостью и Вас можно обвинить в этом убийстве?

Лобов ещё что-то попытался сказать следователю, но сильный удар в челюсть свалил его со стула. Из разбитой губы потекла кровь.

— За что бьёте? — спросил Лобов, сплёвывая кровь на пол. — Вы не имеете права меня бить!

— Вот ты и заговорил, как и должен был говорить в этом кабинете. Заговорил о праве. Ты понимаешь, урод, что в этом кабинете я и есть то самое право? Я работник прокуратуры и по своему предназначению должен следить, как ты выразился, за соблюдением этого права, что я и делаю. Ты думаешь, что рассказал мне сказку о том, как ты провёл свой день, и я поверил тебе? Нет, ты заблуждаешься. Здесь я решаю и назначаю экспертизы. Если ты признаешься в убийстве, то можно будет обойтись без всяких экспертиз. А в том, что ты признаешься в убийстве, я не сомневаюсь.

Гришин позвонил по телефону, и вызванный им милиционер повёл Лобова обратно в камеру.

Лобов вошёл в камеру и направился к своей койке. Взобравшись на неё, он лёг и закрыл глаза. Он не мог поверить в происходящее. Ему казалось, что стоит открыть глаза, как этот кошмарный сон моментально исчезнет.

— Ты что молчишь? — спросил его Фёдор. Его изуродованное наколками тело появилось на соседней с Лобовым койке. — Чего менты тебе предъявляли?

— Да так, — ответил Лобов, — несли какой-то бред об убийстве этих двух немцев. Я следователю одно, а он мне другое. Ещё, гад, руки распускает, знает, что я не отвечу.

— Вот, значит, оно что, — протянул Фёдор, — убийство тебе шьют? А всё прикидывался невинной овечкой, «не знаю да не знаю, за что здесь оказался».

— Но я ведь никого не убивал, я просто случайно купался недалеко от места, где убили этих немцев.