Теперь, думая о Николае, она не представляла его на Малороссийской в политических баталиях с отцом, нет. Она чувствовала страшное дыхание войны, оно приходило и сюда, в этот далекий южный порт. Здесь сгружали на пирс покалеченную технику и истерзанные войной люди сходили по трапу, некоторые на костылях, другие держа на перевязи руку, иные поддерживаемые сестрами, ведомые поводырями, несомые на носилках. Теперь, вызывая в своем воображении Николая, она думала и о той страшной опасности, которая подстерегает его на каждом шагу. Она слушала сводки Информбюро и обсуждала их с женщинами, как и она, усталыми от ожидания, страдающими от неизвестности.

Анна ходила по госпиталям, настойчиво предлагая свои услуги, но таких, как она, было много. Женщина хотела приложить свою силу к общим усилиям в этой огромной, очистительной борьбе, но не знала, как это сделать. Увидев плакат, она отправилась в донорский пункт, но врачи сказали, что у нее самой недостаточно крови. Анна работала на всех субботниках. Ходила на прибывающие в порт военные транспорты, мыла и скребла палубы.

Ночи Анна проводила без сна, в каком-то напряженном, волнующем ожидании. С первыми красками рассвета она выходила на улицу, быстрым деловым шагом шла на набережную и долго стояла у парапета, устремив взгляд на юго-запад; но там, за едва уловимым горизонтом, еще была непроглядная мгла...

Семьсот восемьдесят семь дней как пала над Одессой гнетущая мгла...

Но и во мгле оккупации, террора и репрессий Одесса не покорилась, город жил и боролся.

Многих унесла борьба.

Одни были замучены в застенках сигуранцы, другие по приговору куртя марциала и без всякого приговора расстреляны, повешены, заживо сожжены, зарыты в балках и буераках Одесщины, сброшены в Черное море.

В этой схватке с врагом немало погибло коммунистов и комсомольцев, руководителей подполья. Но как нельзя обратить в рабство сильный, вольнолюбивый народ, так и нельзя истребить лучших людей народа — партию! Коммунистическая партия, Советская власть, несмотря ни на что, были душой народного сопротивления, боролись всеми доступными им средствами.

Седьмого ноября над колокольней Успенского собора вспыхнул алым пламенем стяг с эмблемой Советского государства — серпом и молотом. В праздник Конституции морозным утром на Дерибасовской, Тираспольской и Соборной площади взметнулись тысячи маленьких красных звездочек — они были на покрытых инеем деревьях, на подоконниках домов, тротуарах и мостовых. Одесситы выходили на улицы, не скрывая своих праздничных, торжествующих улыбок. Каждый день в городе появлялись листовки, сводки Информбюро. Их было много, написанных от руки, напечатанных на машинке, размноженных на стеклографе и даже набранных в подпольных типографиях. Это было живое слово партии к советским людям; оно находило душевный отклик, вселяло уверенность в близкую победу, рождало гнев и ненависть к врагу, звало на борьбу. В Доманевском районе сотни гектаров кукурузы и ячменя ушли неубранными под снег. Крупный рогатый скот, на который рассчитывали оккупанты, повалила чума. Хлеба горели прямо на полях, в стогах и амбарах. Под Врадиевской партизаны пустили под откос эшелон с гитлеровцами и вражеской техникой. На перегонах Любашевка — Заплазы и Сырово взлетели на воздух платформы с танками и цистерны с горючим. На дороге Кривое Озеро — Арчепитовка расстреляна колонна грузовиков. На участке Попелюха — Рудница разобран путь, состав сошел с рельсов, задержав движение поездов на целую неделю. Возле Межерички на минах подорвались три эшелона с продовольствием. В Савранских лесах исчез без следа гитлеровский обоз. В селе Мазурово партизаны напали на охрану концлагеря и освободили заключенных.

Днем Одесса казалась городом, живущим по заведенному оккупантами «новому порядку», чинным и благодушным. На базарах толкалось пестрое, шумное скопище, бойко торговали ларьки и магазины, было людно в многочисленных бодегах и ресторанах.