Гриот приказал солдату найти себе и напарнику смену, а самим идти отдыхать. Да и Гриоту тоже нужно было поспать.

Эта сцена с Данном (даже не с Данном, а с каким-то безумцем, принявшим обличье Данна) разыгралась так стремительно, что Гриот не успел толком понять, что происходит. Ему нужно было все хорошенько обдумать. Боясь отходить от Данна слишком далеко, он лег на кровать в соседней комнате и дверь оставил приоткрытой.

«Другой», — говорил Данн.

Гриот чувствовал, что должен поговорить с кем-то еще — с Шабисом? На самом деле ответить на все его вопросы сумела бы только Маара. Если бы он мог вернуть ее хотя бы на несколько минут, то знал бы, о чем надо спрашивать.

Через открытую дверь Гриот видел, как пришли два новых солдата и встали у стены. Рафф встретил их тихим рычанием, но, взмахнув пару раз хвостом, затих. Пес уснул. Данн уснул. Гриот тоже уснул.

И проснулся в полной тишине. Данн не шевелился в соседней комнате, неподвижны были пес и двое солдат, сидевших на корточках, которых тоже сморил сон. Сон и покой царили в комнате.

Гриот тихо вышел, умылся, переоделся, поел, возвращаясь постепенно к обычному укладу жизни в Центре. Затем занял свой пост за столом в большом зале. Там он и просидел вплоть до полдневной трапезы — думал, подсчитывал запасы, принимал всех, кто хотел его видеть. Обычно поток просителей или жалобщиков, сопровождаемых переводчиками (за час или два Гриоту приходилось порой сталкиваться с дюжиной языков), был неиссякаем, однако в этот день они почти не беспокоили его. Солдаты были растеряны. Хуже того, они были напуганы. Все знали, что их генерал, чье внезапное и долгое отсутствие только увеличивало его престиж, совершенно обезумел и пытался поджечь Центр. Они не представляли, о чем и как спрашивать Гриота, хотя каждый из них имел на это право. Гриот сидел за столом; солдаты не покидали своих хижин. Они ждали. Они ждали от Гриота объяснений. И еще сильнее они ждали объяснений от Данна.

Не только солдаты не знали, как относиться к происходящему, не знал этого и сам Гриот. Его чувства к Данну были близки к восхищению и уж во всяком случае превосходили обычное почитание вышестоящего командира. До визита на ферму он днями напролет ухаживал за этим исхудавшим, покрытым шрамами телом, с рубцами на талии, которые могли появиться только от острых шипов цепи для наказания рабов. Что ж, Гриот и сам побывал в рабстве; больше любой другой кары рабы боялись этой тугой металлической цепи. Он видел, как Данн беснуется под воздействием мака, и, если бы не снежный пес, бывший генерал вполне мог убить его.

А что же он чувствует сейчас? Ясно пока было только одно: он, Гриот, создал здесь армию, — да это действительно была настоящая армия, пусть и немногочисленная. Он, Гриот, управлял ею, командовал ею, кормил и одевал своих солдат, строил планы завоеваний. Если Данн умрет, или окончательно сойдет с ума, или снова уйдет и не вернется, то во главе армии станет Гриот. Это, во-первых.

Но, помимо всего прочего, существует и нечто такое, что трудно свести к простому факту или четкой формулировке: это не что иное, как слава Данна (или как еще можно назвать эманации, исходящие из него?), разлетевшаяся до самых далеких городов Тундры. Гриот сам был тому свидетелем. Он ходил в Тундру, переодетый беженцем, преодолевал коварные топи, сидел в трактирах и придорожных харчевнях, долгими вечерами пил нелюбимые им напитки, слушал сплетни на рыночных площадях. Все знали, что старые махонди мертвы, но что им на смену пришли молодые, и это были не просто махонди, а генерал по имени Данн. Кое-кто говорил, что на самом деле его зовут принц Шахманд, но откуда пошли эти слухи? Только не от Гриота! Это все старуха, это она направляла деятельность шпионов, плела свою сеть, которая теперь стала сетью Гриота. Но настоящее имя генерала было Данн, а не то, что придумала старуха. Странно и тревожно было слушать Гриоту эти разговоры.