И она безутешно рыдала, а Данн качал ее в своих объятиях, а снежный пес сидел вплотную к ним, положив голову на плечо Леты.

— Можно, я приду сюда, Данн? Я приведу с собой девочку, и здесь она будет в безопасности. Ей нельзя находиться рядом с Кайрой.

— Я знаю.

— Кайра тебя просто ненавидит.

— А разве Кайра не возражает против того, что Шабис уйдет?

— Ты прав. Она хочет, чтобы он остался. Кайра хочет, чтобы Шабис принадлежал только ей. Пока ей этого не удалось, и теперь она начинает ненавидеть и его тоже. Она явно что-то задумала. Кайра собирает людей — беженцев — и создает армию.

— И что, интересно, она будет делать со своей армией?

— Кайра не делится с нами планами, Данн. Она ненавидит всех нас.

— Но каково будет маленькому ребенку здесь, в этом безжизненном месте?

Данн откинулся на спину и накрылся куском сырой ткани, которой раньше вытирался. Гриот забрал у него тряпку и дал взамен сухую.

— Спасибо, Гриот. Не думай, будто я не ценю всего, что ты делаешь. Очень даже ценю.

Гриот подумал: «Ценю! Слово-то какое!» Лета наблюдала за ним и сочувственно улыбнулась Гриоту. Она сказала:

— Мне надо отдохнуть. Я вернусь позже. Мне нужно столько всего рассказать тебе, Данн.

Данн закрыл глаза. Он, по-видимому, уснул.

Вечером Лета вернулась, села возле Данна и снова стала перебирать воспоминания: «Ты помнишь, Данн?»

Если он долгое время не шевелился, она или повышала голос, или вдруг начинала говорить едва слышно. Рассказы Леты поражали воображение. Охранники, чья смена заканчивалась, оставались послушать, а те, кто приходил им на смену, старались появиться как можно раньше. Иногда у стены собирались не меньше шести солдат, и все завороженно слушали.

Можно было подумать, что Данн не слышит Лету, но несколько раз, когда рассказчица выдумывала что-нибудь, он неизменно заявлял:

— Нет, Лета, такого с нами не было.

Хотя и то, что было, и то, чего не было, казалось одинаково невероятно.

Когда она говорила фразу вроде: «В ту ночь, когда вы с Маарой убили Кулика, на горе, в тумане», слушатели, и Гриот в их числе, ожидали, что Данн остановит Лету словами: «Нет, Лета, это неправда», но он лишь сказал:

— Да, но на самом деле его убил яд из змейки в браслете Маары. И то неизвестно наверняка, умер тогда Кулик или нет. Ты еще не знаешь, что, когда я был на Нижнем море, туда приходили какие-то мужчины, искали меня, и у одного из них, между прочим, был шрам на лице.

— Да, этого я не знала. Но в ту ночь мне было так страшно. Вы с Маарой всегда были храбрецами. Но теперь нет нужды бояться Кулика или кого-либо еще, потому что за твою голову больше не назначена цена, Данн. Так сказал Шабис.

— Но если Кулик жив, он может не знать этого.

— Как он может быть жив? Хватило бы малой толики того яда. Знаешь, как я боялась браслета Маары. Хотя я вечно всего боюсь. Вот теперь боюсь Кайру. Она ненавидит меня из-за моей белой кожи. В этом все дело. Странно, правда, Данн?

Слушателям у стены стало неловко. В лагере о солдатах-альбах говорили, их обсуждали. Многие относились к ним неплохо, но на них всегда обращали внимание.

— И еще из-за волос. Однажды ночью я проснулась и увидела, что надо мной стоит Кайра с одним из своих ножей. Она намеревалась обрезать мои волосы. Тогда Шабис сказал, чтобы я тоже всегда носила при себе нож, причем нужно, чтобы Кайра знала об этом. Он вручил мне нож в ее присутствии. И потом показал всякие приемы с ножом — как им пользоваться. Вот он, кстати. — Лета вытащила из-под туники нож. — Кайра тогда просто посмеялась. Ты же знаешь, какая она.