Данн вытащил из-под своей туники предмет, который нашел в одном из музеев. Он был длиной с его ладонь, а шириной в четыре пальца. На черной, тусклой, твердой поверхности не было ни царапинки. Древние люди написали здесь только цифры. Десять цифр.

— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, ноль, — пересчитал их Данн, загибая пальцы. — Значит, у тех древних людей тоже было по десять пальцев на руках и ногах, как и у нас. Интересно, с каких пор это так? Я видел, как одна обезьяна растопырила ладонь и смотрела на свои пальцы. Может, она думала: «Сколько у меня пальцев?»

— Может, наступит такой день, когда обезьяна сможет ответить на этот вопрос, — мягко сказал Али.

— Они всё знали, те древние люди! — в отчаянии воскликнул Данн. — А мы ничего не знаем, ничего. Я не вынесу этого, Али, — добавил он испуганно, как ребенок. — Неужели тебя это не угнетает, Али? Мы такие же невежды, как… обезьяны.

— Будь это и правда так, — возразил Али, — я бы переживал сейчас не меньше тебя, господин. — Он говорил твердо, как будто Данн и в самом деле был ребенком.

Гриот наблюдал за ними с чувством, близким к отчаянию. Он бы никогда не посмел разговаривать с Данном таким тоном. Двое мужчин сидели в пятне яркого света, падающего из-под потолка. Они были такие разные. Кожа Али была коричневого цвета, но не такая, как у Гриота, а более желтая. У него были тонкие черты лица, глубоко посаженные глаза. Он был худ, как и Данн, но худоба объяснялась тем, что никто из них никогда не наедался досыта. В осанке Али сквозили гордость и самообладание — как у Данна. У Гриота этого не было. Он знал, что по сравнению с изящной фигурой и умным, ласковым лицом Али он выглядел тяжеловесным и неотесанным.

— Та женщина, которая узнала цифры… позовите ее, пусть она запишет все, что помнит.

— Уже сделано.

Теперь Данн поднялся, подошел к столу Гриота, сел и сказал:

— Гриот, каждый человек, кто приходит сюда, должен рассказать нам все, что знает.

— Мы это уже делаем.

— Ты знал о женщине и цифрах?

— Нет, мы цифрами не очень интересовались, потому что для подсчета провизии и запасов нам достаточно было наших знаний.

— В этом-то и вся беда. Мы даже не знаем, какие вопросы задавать. Нужно хорошенько подумать над тем, что спрашивать и как. Каждый человек, приходящий к нам, может обладать знанием, которое умрет вместе с ним. Когда мы с Маарой плыли по реке в Агре, там, на лодке, была такая штука, которая ловила солнце. Лодочница знала, как эта вещь работала. Когда-то солнечные ловушки стояли вокруг всего Центра, но никто не понимал, для чего они предназначены. Женщину-лодочницу убили; свое знание она унесла с собой. Должно быть, нечто подобное происходит постоянно. Когда мы прибыли сюда, никто уже не знал, как действуют солнечные ловушки. И хотя они стоят повсюду, люди думают, что это ловушки для птиц.

Он некоторое время посидел молча, вспоминая что-то, а Гриот и Али смотрели на него.

— Господин? — напомнил ему Али об их присутствии.

— Когда мы с сестрой повстречали Шабиса, она рассказала ему много такого, о чем он никогда не слышал, а Шабис поведал Мааре то, чего не знала она. Везде, повсюду мы встречаем людей, которые что-то знают, но не понимают, что их знание бесценно. Если бы мы смогли сложить все то, что известно разным людям, то получилось бы огромное знание.

Али сказал:

— Боюсь, никто из ныне живущих не знает, как разгадать это — формулу. Так это называется — формула.

— Почему ты так думаешь?

— Иначе ею бы уже вовсю пользовались — формулой для изготовления оконного стекла.