Буденный говорил азартно, смеясь, а Дундич страшно переживал за любимого комкора и жалел, что не его отряд натолкнулся на сани. Тогда бы такого позора не пало на весь знаменитый красный конный корпус. А Буденный продолжал:

— «Вы не беспокойтесь, товарищ Калинин, говорю, я этих орлов крепко накажу». А он вдруг руками замахал да как запротестовал. «Нет, говорит, этого вы не сделаете. Они же не расстреляли нас». «Так хотели же!» — «Сами виноваты, — говорит Калинин, — что без охраны поехали, что вас не предупредили. И очень хорошо, что они встретили, а то ведь очень просто могли на беляков наскочить». Вот, брат, какая история приключилась, пока ты отсутствовал.

Из дальнейшего рассказа Дундич узнал, что председатели ВЦИКа и ЦИКа Украины побывали в четвертой дивизии, а сегодня показали им «атаку» сводного образцового дивизиона. Очень они остались довольны. Настаивали на участии в настоящем бою, но тут весь комсостав на них «навалился». Еле отговорили почетных гостей, а теперь упросили в Москву ехать. Сейчас они отдыхают, а через часок должны отправиться в обратный путь. И уж тут комкор принял все меры безопасности. Решил отобрать для сопровождения председателей самых-самых. Главным образом из тех, кто имеет какой-нибудь подарок Калинина: саблю, наган, часы, портсигар.

— Назначаю тебя, товарищ Дундич, — торжественно сказал Буденный, — командиром этого почетного эскорта.

— Спасибо за доверие, товарищ комкор! — вскинулся Иван Антонович. — Разрешите переодеться?

Когда через полчаса Дундич появился снова в штабе, все невольно залюбовались им. Новенький белый полушубок, перетянутый ремнями, ладно облегал его статную фигуру. От красных галифе в комнате словно стало теплее, будто принес с собой Дундич жаркое пламя костра. Сапоги блестели так, что в них отражались половицы. А каракулевая белая папаха с малиновым верхом делала его высоким и строгим.

— А вот и наш герои, — сказал Буденный, обращаясь к двум бородачам.

Оба они были невысокие, но кряжистые. Оба в очках. Только один с бородкой клинышком, окаймленной сединой, другой — с более окладистой темно каштановой, придающей лицу черты земского доктора или молодящегося купца. Из-под прозрачных линз на Дундича удивленно глянули добродушные глаза.

Первым протянул суховатую сильную ладонь тот, у кого бородка клинышком, и представился:

— Калинин, Михаил Иванович.

Левую руку Дундича захватил второй.

— Петровский, Григорий Иванович.

— Мы про вас уже наслышаны, товарищ Дундич, — сказал Калинин, внимательно разглядывая кавалериста.

— И ожидали увидеть если не Илью Муромца, — поддержал разговор Петровский, — то уж, по крайней мере, Алешу Поповича.

Дундичу было, жаль, что он чем-то разочаровал таких дорогих гостей корпуса. Не они первые удивляются несхожести портрета, созданного по рассказам, с оригиналом. От этого начало беседы всегда выходило каким-то натянутым, скомканным. Вот и сейчас Иван Антонович не знал, как реагировать на реплику Петровского. На помощь пришел Калинин, который без тени недоверия спросил:

— Может быть, поведаете, товарищ Дундич, как вы отвозили письмо генералу Шкуро?

— Эту историю он вам по дороге расскажет, — подошел к ним Буденный. — Путь у вас не близкий, Михаил Иванович, так что вы всю его биографию узнаете. Как эскорт? — обратился он к Дундичу.

— Все готово, товарищ комкор.

— Где полусотня?

— На площади.

— Все так одеты, как ты?

— Нет, кто в чем.