Исходя из сказанного плюс не сказанного, я должен гарантировать, чтобы она, не застав по телефону Гибсона, не раздумала лететь в Лондон.

Что же касается Гибсона, он, возможно даже, ненадолго появится в Лондоне через три месяца и, согласно обещанию, внесёт свою лепту в благоустройство её судьбы.

По ходу изложения этих тринадцати основных идей Заза вскользь поделился и нейтральными наблюдениями. Например, что главное в жизни не думать, а догадываться. И что абхазы ничего не добьются, а аджику в Сочи следует покупать не абхазскую, на рынке, но грузинскую, в цфасмановском супермаркете. И что он уверен в этом, хотя, как и я, не является чистым грузином. И что трагичность человека определяется его занятостью завтрашним днём. И что он уверен в этом, хотя в будущем ему нужно навестить Сан-Франциско, где скопилось много тбилисских армян. И наконец — что в Лондоне как раз лётная погода.

Когда монолог закончился гвоздевым вопросом ко мне, по счётчику осталось ещё двадцать две секунды. Я не мог придумать ни одного верного слова, которое оказалось бы короче этого времени, и позволил ему спокойно дошипеть.

Потом собрал своё лицо, обернул его к Анне с Гуровым и повесил трубку.

— Что он сказал? — спросила Анна.

— Про что?

— Про Гибсона.

— А тебе?

— Что сменил квартиру, а телефона там нету. Но в крайнем случае, встретит сам.

Я повернулся к Гурову и произнёс:

— Извините, мне надо с Анной поговорить.

— О чём? — не понял он.

Я удивился, но ответил:

— О земляке.

— Но ты ж его и не знаешь! — удивился теперь он.

— Знаю зато Анну.

— Не лучше, чем я! — рассудил он.

— Слушайте! — возмутился я и поправился: — Слушай! Я хочу поговорить с ней с глазу на глаз.

— Мало чего ты хочешь! — искренне возмутился и он. — Как будто кроме тебя с глазу на глаз болтать с ней больше некому!

Взяв Анну под руку и буркнув ей, что дело касается её и Гибсона, я двинулся в обратную сторону, к бару. Она шепнула в ответ, что Гуров приличный мужик и поэтому пусть идёт с нами и он. Я развёл руками и предложил усесться за свой же столик, но Гуров настоял на том, чтобы пройти дальше, в ресторан, велев походя бармену нести нам шампанское.

27. Всё это не важно при условии, что не важно всё

Принесли бутылку «Ives Roches», но Гуров даже не поморщился. Спокойно велел выбросить её на помойку и — при неналичии «Krug»-a, «Mumm»-a, «Bollinger»-a или «Tattinger»-a — нести «Советское». Но непременно с ялтинским ярлыком. Потом официанта в красном пиджаке и с лицом, состоявшем только из профиля, назвал «гарсоном» и сказал, что в этой профессии главное не вкус или цвет, на которых товарищей мало, а зрение. Тот, подобно мне, не понял, но Гуров учтиво кивнул на Анну и добавил:

— Девушка с такой внешностью не может не разбираться.

Анна оживилась и заметила, что, действительно, сравнила как-то «Ives Roches» с газированным одеколоном. Гуров улыбнулся и — прежде, чем отпустить гарсона — сказал тому совершенно неожиданную вещь. Велел объявить по всем спикерам, что Катю Гурову ждут в ресторане.

Отметив, что Катей зовут его жену, Гуров быстро рассказал нам о том, будто в Шампани из «гран крю» давят только названные им марки плюс, может быть, «Veuve Clicquot» и «Laurant Perrier». И что «Dom Perignon», например, — это ширпотреб, хотя на коронации Эдуарда Седьмого и Елизаветы Второй, а также на свадьбе короля Бодуена подавали как раз «Moet&Chandon».