|
Я вспрыгнул на стол и содрал полотенце с миски. Жаб лежал, съежившись, и, оказывается, дрожал — вот почему он колыхался! — Тебе что, холодно? — спросил он. — Не-ет, — проблеял он. — А, ты трусишь! — догадался я. — Не-ет, — не согласился он. — Это я от возбуждения. Я надеюсь… — Надейся! — разрешил я ему. Лёня нервно комкала полотенце в могучих дланях. Она тоже надеялась и тоже вздрагивала. От возбуждения. И от надежды. Поймав мой взгляд, она зарумянилась, подчеркнуто аккуратно сложила полотенце и положила его на край стола. — Вылезай! — приказал я Жабу. Он немножко помялся. Но потом все-таки выпрыгнул из миски и тяжело приземлился на стол. (Может быть, точнее было бы сказать «пристолился»?). — Миску убери! — скомандовал я, и Лёня, чуть замешкавшись, послушно прибрала миску, поставив ее на сложенное полотенце. Как приятно, когда тебе ассистируют! Особенно приятно, если прежде ты сам постоянно выполнял функцию ассистента. Я обошел вокруг Жаба, внимательно разглядывая его при помощи моего магического зрения (особый прищур правого глаза). Ничего особенного я в Жабе не разглядел: Жаб как Жаб, только поросший перьями и с хвостом. Я взял магический лорнет, в надежде, что магическая техника поможет магической природе. Ах, да! Я совсем забыл вам рассказать: накануне мы сделали единственное полезное дело (помимо выноса из помещения лаборатории груд битого стекла и вымывания полов) — мы переделали разбитые магоочки в маголорнет. Одно стеклышко сохранилось, и мы, обломав оправу, приделали к ней ручку. Домовушка, порывшись в своих сундучках, нашел старый деревянный пенал, который мы использовали в качестве футляра для нового оптического прибора. Итак, я внимательно осмотрел Жаба с помощью лорнета. С тем же самым результатом. Я попробовал выдернуть одно перо. Это мне не удалось. — Лёня! — сказал я. Лёня, прижав Жаба одной рукой, двумя пальцами другой взялась за перо и сильно дернула. Жаб заорал: — Больно же! Но дело было сделано, и Лёня протянула мне трофей. Я не скажу, что я такой уж спец по перьям, но это показалось мне несколько странным. Во-первых, очень уж толстый у этого пера был стержень. На кончике пера (по науке это место называется очином) имелась большая капля крови. По-моему, если у живой птицы извлекают перо, никакой крови не появляется (сколько раз я выдирал перья у Петуха! И даже у Ворона!). К тому же было это перо тяжелое, как будто свинцовое. — Лёня, потревожь-ка Петуха, — сказал я. — Мне нужно перо из его хвоста. Ну, и одно покровное, для сравнения. Повторюсь, но — ах, как хорошо иметь ассистента!.. — И нацеди мне мертвой воды! — крикнул я ей вдогонку, — надо же кровь остановить. Жаб всполошился: — Кровь? Где кровь? Откуда кровь? — и попытался посмотреть на свою спину. Ну, это и нам, у кого есть шея, не всем удается (кроме котов), а уж Жабу-то! — Не боись, не помрешь, — успокоил я его, капнул мертвой воды, принесенной мне Лёней, положил жабье перо рядом с перьями Петуха… Лёня рядом переступала с ноги на ногу, слегка вздрагивая от нетерпения. С магической точки зрения перья были совершенно идентичны. Зато физически отличались очень и очень. Во-первых, по весу. Во-вторых, по мягкости — жабьи перья оказались очень жесткими и кололись, как не слишком острые иголки. В-третьих, стержни петушиных перьев были полыми, как то перьям и полагается. |
