Луна надменно промолчала.

В пророчествах немедийских жрецов говорилось о человеке, который придет с запада. Он придет не один и принесет с собой долгожданное избавление от мук царю, оставшемуся одиноким. «Рога луны будут сиять медью и собаки будут проклинать день, когда родились для своей жизни, и утром, когда луна умрет, вскоре умрет и царь», — говорилось в одном из пророчеств.

Всю ночь Воледир простоял на коленях. Он не мог спать уже несколько дней и ему казалось, что тонкий туман окружает его. Туман, подобный савану мертвеца.

Солнце вытянуло свои щупальца из-за горизонта. Оно пошарило по небу, но луна уже растворилась в удушающей синеве. Туман перед глазами царя Воледира сделался красноватым. Фигуры на гобеленах отделились от них и теперь висели в воздухе.

Царь поднялся с колен, отбросил нож и переступая через трупы наложниц и прекрасных храмовых дев, умерших со счастливыми улыбками на устах, пошел к выходу из дворца. Шаги царя блуждали среди стен и никак не могли найти себе покоя. Воледир вошел в тронный зал, заметив свое искаженное отражение в огромном гонге оповещения о приходе царя. Чернокожий раб лежал рядом с ним, сжимая деревянный молот в руках. На этот раз он забыл ударить в гонг, и Воледир нахмурился. Но придворный палач тоже забыл о своих обязанностях. Он лежал возле трона и глаза его смотрели на пустое сидение. Смотрели с преданностью, но никого не видели.

«Я здесь!» — хотел вскричать Воледир, но язык и губы тоже больше не повиновались ему и из горла вырвался лишь слабый хрип.

Дверь из зала была распахнута настежь. Золотые накладки на ней горели ярким пламенем. Яростный свет солнца плясал на золоте, словно обезумевшая танцовщица в красном. Воледир поднял деревянный молот и ударил в гонг. Забытый звук расплылся по дворцу.

Снаружи загалдели вороны. Под полом послышался громкий крысиный писк. Царь бросил молот на труп вестника. Крысы и воронье — вот кто теперь приветствует царя, вот кто теперь единственные его подданные.

Воледир вышел и спустился по лестнице в судейский двор, обагренный кровью солдат и горожан, пожелавших в недобрый час увидеть своего царя. Лица трупов были искажены злобой. Глаза выедены черными птицами, поднявшимися с мертвецов при виде царя. Крылья замелькали в затуманенном красном воздухе.

Двор замыкался огромными воротами, которые открывались один раз в месяц для приема обиженных, жаждущих царского суда. Сквозь них входили с печальными лицами, а выходили с радостью, если выходили вообще, избегая царского гнева. Воледир славился своей справедливостью и строгостью. Теперь настало время последнего суда. Справедливого суда для самого Воледира. Левая створка дворцовых ворот висела всего на двух из десяти железных петель и была погнута.

Улица встретила царя настороженным взглядом ослепших окон. Под крышами еще кое-где шелестели праздничные флаги с лапами белого тигра. Скрипели вывески таверн. Пахло перебродившей брагой. Некому теперь было снимать пену и некому пить. Приближаясь к площади Согласия царь Воледир услышал странные звуки. Сердце его забилось как пойманная в силки птица.

Сквозь расползающийся в сознании красный туман, царь ступил на площадь и ужас холодными змеями обвил его грудь.

Словно рассыпавшееся ожерелье лежали на площади человеческие черепа. Между ними бродили жирные крысы, задевая черепа боками и хвостами. Стоял непрерывный сухой треск сталкивающихся костей.

Слезы полились из глаз Воледира. Он снова опустился на колени, словно просил у своего народа прощения. С немой мольбой он протянул руки к безжалостному солнцу.

Гулкие удары во внешние городские ворота заставили царя вздрогнуть всем телом. Он решительно встал, наконец, впервые за долгие дни одиночества, обретя конкретную цель. Крысы с писком разбегались из-под его ног.

Две башни Облачной Обители маячили над крышами, словно два указующих перста.