|
, — меня порадовало. Говоря без обиняков, я на эту вещь употребил все усилия мышц своих; и не совсем приятно было мне думать, что все эти усилия повели к тому, что у нас называется „пшиком“. Оказалось противное, и я радуюсь». От М. М. Стасюлевича, вместе с оттисками повести, Тургенев получил известие о положительном отзыве И. А. Гончарова (см. письмо Тургенева Стасюлевичу от 3 (15) ноября 1870 г.). Тургенев выразил М. М. Стасюлевичу свое удовлетворение тем, что Гончаров одобрил его произведение. Он знал, как резко критикует Гончаров многие его создания (см. письмо И. А. Гончарова И. С. Тургеневу от 28 марта ст. ст. 1859 г. — Гончаров, т. 8, с. 305–311 и ответ Тургенева от 7 (19) апреля 1859 г.). Развернуто свое мнение о «Степном короле Лире» Гончаров выразил в письме С. А. Толстой от 11 ноября ст. ст. 1870 г.: «Вы, конечно, читали „Степной король Лир“. Как живо рассказано — прелесть! Этот рассказ я отношу к „Запискам охотника“, в которых Тургенев — истинный художник, творец, потому что он знает эту жизнь, видел ее сам, жил ею — и пишет с натуры <…> Эти две головки, дочерей Лира, не правда ли живые, бежавшие из грёзовских рамок! И очерчены так легко, почти без красок, будто карандашом: между тем — они перед глазами. Да, Тургенев — трубадур (пожалуй, первый), странствующий с ружьем и лирой по селам, полям, поющий природу сельскую, любовь — в песнях, и отражающий видимую ему жизнь — в легендах, балладах, но не в эпосе» (Гончаров, т. 8, с. 435). В этом, в целом положительном, отзыве звучит мысль, которую Гончаров и прежде высказывал, в частности в письме Тургеневу от 28 марта ст. ст. 1859 г., о том, что Тургенев — непревзойденный мастер изящных очерков, писанных с натуры, но решительно не способен создавать произведения крупной формы. В дальнейшем, вопреки своим первоначальным положительным отзывам о «Степном короле Лире», в «Необыкновенной истории» (1878), дав волю своему предубеждению против Тургенева, Гончаров в чрезвычайно враждебном тоне порицал попытку Тургенева своеобразно интерпретировать образы Шекспира в этой повести.
«Он <Тургенев> пробовал портить даже Шекспира: ну, там, конечно, испортить не мог. Вышли карикатуры, например, „Степной король Лир“. Зачем было трогать великие вещи, чтобы с них лепить из навоза уродливые, до гнусности, фигуры? Можно ли так издеваться над трагическою, колоссальною фигурою короля Лира и ставить это имя ярлыком над шутовскою фигурою грязного и глупого захолустника, замечательного только тем, что он „чревом сдвигает с места бильярд“, „съедает три горшка каши“ и „издает скверный запах“!! Можно ли дошутиться до того, чтобы перенести великий урок, данный человечеству в Лире, на эту кучу грязи!! Но Шекспир остался невредим, как невредима осталась бы его бронзовая статуя, если бы мальчишка бросил в нее камешком. Его не обокрадешь». В то время как Гончарова отталкивала грубость повести Тургенева, преувеличенное внимание к быту, которое он в ней усматривал, А. А. Фет обвинял писателя в недостаточном знании русской жизни и в чисто литературном, книжном подходе к ее живым, бытовым проявлениям. Фет писал о Тургеневе: «… тут он просто рассказал — но не вышло, хотя и здесь он нарядился в ноги стропил, шалевку и конек крыши и заставил дьячка раздувать паникадило: простое кадило ему в Бадене показалось малым. И как ухитрился дьячок не задувать, а раздувать паникадило?» (письмо И. П. Борисову от 25 октября 1870 г. — ГБЛ, ф. 315, карт. 2, ед. хр. 30). Новые проблемы, поставленные в повести, и новые черты творческой манеры писателя были недостаточно оценены критикой. Рецензент «С.-Петербургских ведомостей», отмечая «необыкновенную законченность художественной отделки» повести, считал всё же, что она ничего нового не вносит в творчество писателя (СПб Вед, 1870, 17 (29) октября, № 286). |
