Щекочущая нить паутины коснулась лица. Судорожным движением Гольцев провел по лицу пальцами, с отвращением стряс с них паутину и быстрым шагом пошел к автобусной остановке.

Суббота

Поезд пришел рано утром.

Почтовый ящик за три дня забился газетами, они туго белели в круглые отверстия заслонки. Гольцев открыл замок. Первым лежал голубой, с полосчатой красно-синей каймой авиаконверт — принесли, очевидно, вчера, с вечерней почтой. Гольцев повернул его вверх адресом — письмо было от Веры.

От Веры…

Он совсем не ожидал письма, как-то не думалось о нем, да оно и не подразумевалось, когда она улетала, и сейчас, когда он увидел в обратном адресе ее имя, его вдруг больно и тяжело толкнуло в грудь. Ах ты господи, зачем это все с Горой — с ума он сошел? С ума, что ли? Кончить с ней, плюнуть на нее, забыть — другой Веры у него не будет…

Газеты в ящике зашелестели, пролистнулись и скользнули на пол, раскрываясь в воздухе серыми простынями.

Но как тогда, в аэропорту, она сказала: «Зачем нужно было вчерашнее сборище?» С какой интонацией!.. Держать себя нужно с ней — словно все время при галстуке ходить: показывать себя таким, каким она хочет видеть…

Гольцев поднял газеты. Покрутил в руках письмо и сунул его в карман плаща.

Рузов спал. Когда Гольцев вошел в комнату, он пошевелился и повернулся на другой бок, лицом к стене. Гольцев вышел на кухню, сварил кофе, нашел в столе рузовский хлеб, с хлебом лежал, завернутый в бумагу, сыр, и он сделал себе несколько бутербродов.

Позавтракав, Гольцев принял душ, переоделся, допил оставшийся кофе — Рузов все еще спал — и поехал в редакцию. Была одна из тех редких суббот, которые выпадали рабочими.

Савенков уже сидел за своим столом и, прижав локтем листы бумаги, писал.

— А, душа моя! — сказал он, отрываясь от листов и бросая ручку на стол. — Приехал!.. А чего же ты пришел сегодня? Мог бы и не приходить. День приезда, так сказать, — законный день. Я бы уж простил.

— Диспут у меня. — Гольцев пожал протянутую Савенковым руку. — Помнишь ту статью мою? «О дорогах, которые перед нами»… — Он потянулся, снял плащ и бросил его на свой стул. — Вот и придут сейчас десятиклассники. Говорить будем. О дорогах, которые мы выбираем. Зачем мы их выбираем…

Еще месяц назад, в самом начале учебного года, после публикации статьи, Гольцев разослал приглашения всем старшеклассникам, которые написали ему письма, — предлагал собраться, поговорить… И вот сейчас они явятся. О чем же пойдет разговор? Что он сам-то будет говорить? Нужно вспомнить статью и перечитать письма…

— Ну, а как съездил? — спросил Савенков.

— Нормально.

— Разобрался, что там у этого инвалида произошло?

— А и разбираться, Саш, нечего было. Не инвалид он.

— Не инвалид? Вот те на! — Савенков вскочил. — Врал, значит?

— Кто его знает… — Гольцев пожал плечами и подошел к окну. — На фронте он был — это правда, и радикулит, вполне возможно, тоже на нем получил. Дело не в этом. С ним там вполне по закону обошлись, а вот он — пьяница. Всю войну прошел — медали, орден, а в канаве валяться — обычное дело.

— Погоди, ничего не пойму. — Савенков тоже подошел к окну и встал рядом. — При чем здесь — пьяница? Путевка ему эта нужна?

— Нужна, Саша, нужна, и он поставлен на очередь.