…К жизни она вернулась через месяц. Была уже середина июля, цвели липы, на «золотой китайке» круглобоко светились созревающие яблоки, поспела, висела черно-блестящими гроздьями смородина, подходила малина. Вдоль улиц тянулись прорытые экскаватором траншеи с гребнем вынутой земли рядом, кое-где возле траншей лежали кучи обернутых чем-то белым труб.

Мать Тани за месяц больницы Павлы Поликарповны совсем обвыклась в доме, все теперь в хозяйстве было по ее, даже лопаты и грабли в сарае стояли в другом месте. Правнук был здоров, крепко за этот месяц прибавил в весе и росте — заметно прямо для глаза, ходил уже вовсю и всюду лез, — гляди только поглядывай, чтобы не залез куда не следует. Павел навещал Павлу Поликарповну в больнице три раза, последний раз перед самой выпиской, и она знала от него, что Фрося отказала им в молоке.

— Почему отказала? — первое, что спросила она у матери Тани, когда нагляделась на правнука. Летом в магазине молока было не купить, привозили три раза в неделю, но из расчета на основное население поселка, а оно летом превышало это основное раз в пять. Прежде Павла Поликарповна брала молоко по соседству, лет десять подряд, сорок, а после пятьдесят копеек за литр, но соседка в нынешнюю зиму продала корову, и пришлось договариваться с Фросей. У Фроси были свои постоянные, из года в год переходящие покупатели, но Павле Поликарповне она не могла не дать и полтора литра на день выделила. Разве что далеко было ходить, сама Павла Поликарповна не могла, и ходила всякий раз Танина мать.

— А потому отказала — правда ей не понравилась, — ответила Танина мать.

— Какая правда?

— А что молоко ее шестидесяти не стоит. Она же за литр до шестидесяти копеек подняла. Я ей так и сказала, не стоит, а она: не хотите, не берите, — пришла назавтра, а она: нет для вас!

Фрося, когда увидела Павлу Поликарповну, повинно заулыбалась:

— Уж жду вас, Павла-ликарповна. Уж измаялась, как, думаю, там ваш правнучек-то без молока-то… Но только ведь она-то кто? Она столичная жительница, она ничего в наших делах не понимает, это вы знаете… стоит шестьдесят, не стоит… раз все по шестьдесят, так и я по шестьдесят, сколько теперь корову-то держать денег надо!.. Уж цена одна, для всех, я так не могу — одному по столько, а другому по столько, я так перессорюсь со всеми… уж вы-то понимаете!..

От Фроси же Павла Поликарповна узнала новости о газе.

Вскоре, как она угодила в больницу, председатель поссовета сбил на машине насмерть человека, пьяницу Уголькова с Саврасовской, восемьдесят один, ему стало не до газа, и трест, прорыв кое-где траншеи, завезя на отдельные участки трубы, работы прекратил. Угольков хоть и пьяница, а в тот вечер будто бы был трезвый, как весеннее стекло, а председатель как раз был принявший, будто бы первый протокол, сделанный гаишниками, показал, что виноват председатель, а после появился новый протокол, где говорилось, что виноват пострадавший, жена Уголькова подала сейчас на суд… в общем, не до газу председателю, и потому нынче газа не будет.

Павла Поликарповна брела, подпираясь батогом, плеща в бидончике молоком, домой, и в душе, к собственному удивлению, было чувство облегчения: вот и хорошо, что ничего в нынешнем году, что на будущий все хлопоты… Чем дальше, тем больше эта затея с газом страшила ее. Она сейчас представить себе не могла, как она будет заниматься паровым отоплением, котлом, плитой, вытяжкой… откуда у нее силы возьмутся поднять такие работы. Какой из Павла помощник, — никакой. Не сделал за два месяца ничего и дальше ничего не сделает, все на ней. И как с Алей нехорошо, как нехорошо: что ж она, будет теперь каждое лето уезжать, что ли?.