Антон Иванович пошел непривычно быстро, как уже разучился ходить. Плечи его распрямились. Все обыденные заботы: и родные, и Маша, и новая машина, и работа, которую он раньше никогда не пропускал, и завтрашняя командировка, в которую не собирался ехать, – его не занимали. Запреты, какие до этого дня были в его жизни, казались ему сейчас искусственными.

В бане оказалось много новых лиц, но были и старые знакомые, искренне обрадовавшиеся его появлению. Два или три раза он объяснил, почему долго не ходил, выслушал положенные сочувственные слова и советы, и ощутил себя вновь принятым в голое сообщество, окруженное специфической атмосферой, в меру душной и влажной, пахнущей распаренными вениками и пивом.

Он зашел в парилку и постоял внизу; смотрел, как мастера подкидывают воду, которая охватывает самые горячие камни и мгновенно испаряется со слабым уханьем, и как мужики наверху радостно хлещутся вениками. Один из веников был эвкалиптовый, – его запах прочистил нос.

Антон Иванович вышел из парилки и постоял под душем. Потом обернулся полотенцем и вышел подышать на улицу. Уже стемнело. На душе было покойно. Сердце билось ровно.

Отдохнув, он снова зашел в парилку, потом еще раз.

Голова постепенно очищалась от мучивших его мыслей, в теле появилась легкость.

Внизу стало казаться недостаточно горячо, очень захотелось подняться наверх.

Наверху было хорошо, только подковыривал всех маленький плотно сбитый Дима, прилегший на лавку. Если бы он молчал, Антон Иванович быстрее спустился бы вниз, а так пришлось задержаться.

Еще один завсегдатай, постаревший волосатый Вова, степенно спускавшийся вниз, поскользнулся и прокатился задом по ступенькам, чуть не сбив Антона Ивановича. Он помог ему подняться, и они вышли вместе.

Стоя под душем, Антон Иванович почувствовал участившееся сердечко. Раньше он успокаивал сердце в холодном бассейне, но теперь лезть туда побоялся, остался под душем и пустил на себя воду похолодней.

Сердце продолжало частить и сбивалось с ритма, наполняя тревогой.

Вышедший, наконец, из парилки Дима заметил посиневшие губы Антона Ивановича.

– Да все нормально, – успокоил его Антон Иванович. – Холодно внизу. Хочу согреться. Давно не был, чуть сердечко пошаливает, уже прошло.

И действительно прошло. Все в нем опять работало, как положено. Внутри привычно засосало. Антон Иванович достал сигареты и пошел во двор, присоединившись к компании веселых и очень не худых ребят, отдававших уличному воздуху накопленный пар. Вполуха он слушал их междусобойчик с подколками и наслаждался необычно теплым для декабря вечером.

В раздевалке его подозвали знакомые из академии, половины имен которых он позабыл. Они отмечали день рождения. Он отнекивался, но очень хотелось пить, и Антон Иванович в несколько глотков выпил полбутылки вкусного немецкого пива.

Потом он ответил сыну, который уже несколько раз ему звонил, и пообещал скоро прийти домой.

Почувствовав дрожь в теле, он решил последний раз зайти в парилку, а потом помыться и начать одеваться.

Парилка опустела. Кроме Димы, дремавшего на лавке наверху, и неспешно постукивающего себя веником бритого с головы до ног мужика, похожего на распаренного красно-белого поросенка, никого не было. Попросив разрешения, Антон Иванович бросил пару ковшиков в печку, на минуту поднялся на полог, согрелся и пошел мыться.