Почти на выезде из села остановились около колодца. Отец Волина с тетей Раей утвердили, что это тот самый колодец, где они брали воду, и пошли от него назад искать свой дом. Дом они нашли метрах в ста. Эта было узкое глиняное строение на кирпичном фундаменте и под шиферной крышей. Оно по-сиротски смотрело на улицу одним окном, ютясь между основательными домами-пятистенками, вольготно расположившимися к улице боками, огражденными палисадниками.

Отец Волина вытер рукой глаза, его тетя застыла над своей коляской, у мамы подрагивали губы.

Довольно острое впечатление от увиденного долго не проходило. На обратном пути мама Волина вспоминала, как жалко ей было отца, когда он бесхитростно рассказывал ей на первых встречах про свое голодное детство. «Она его за раны полюбила, а он ее за состраданье к ним». Тривиальная мысль тоже несла смысл. Размышлять об игре судеб, сложившей союз, от которого появился Николай Иванович, было ему трогательно.

Вечером Волины гостили уже у Нюры – старший Волин не хотел обижать никого из сестер, они и так не очень ладили между собой.

Опять был обильный ужин и почти те же люди. Не было только Пашкиных дочек и уставшей в дороге Раи.

Супруг Анны, не зная, чем еще услужить дорогим гостям, натопил баню. Родителям Волина в баню было нельзя, а Николай Иванович решил сходить, отвлечься от застольных разговоров и доставить заодно удовольствие трудившемуся старику.

Баней была пристройка из двух комнат – узкой раздевалки и большой белой горницы с широкой двухуровневой лавкой, белой занавеской в половину окошка, железной печкой в углу и сливной дырой с пробкой в деревянном полу. В бане было светло, чисто, можно было помыться и даже попариться. Николай Иванович несколько раз подкинул на камни кипятка из стоящего на печке бака, как научил его старик, и залез на полог погреться. Он прилег на верхнюю лавку, закрыл глаза и вытянулся во весь рост, похрустывая косточками. Пар был влажный, капельки воды оседали на коже. Долго полежать не получалось – жар быстро уходил. Он подкинул еще воды и сел в облаке пара, смотря на свое голое тело. Несмотря на недостаточный жар, кожа Николая Ивановича на глазах мягчела и зарумянивалась. Голова слегка поплыла, в ней замелькали какие-то женские спины, ноги, и он, невольно подумав, что вся окружающая обстановка полумоечной-полупарилки располагает быть здесь с женой, пожалел, что с ним нет Нины Васильевны.

Стало не хватать воздуха. Гоня сладостные мечты, Волин обернулся полотенцем и вышел на улицу подышать.

Темная южная ночь уже опустилась на село. Хата стариков светилась всеми окнами, из нее доносился приглушенный шум. С улицы – редкие шаги и кашляющий звук случайного мотоцикла.

Во дворе было тихо и таинственно. Кривые стволы яблонь в темноте пугающе переплелись. За покато уходящим вниз сумеречным огородом в черной полосе над горизонтом чудилась далекая плоская гора, над которой местные жители видят светящиеся летающие объекты. Чистое небо над головой призывно манило щедрой россыпью разнокалиберных звезд, – бесконечная фантасмагория, которая чем южнее, тем краше и величественнее. Хотелось думать, что где-то в ее пространствах среди загубленных солдатских душ живет дух рядового, пропавшего для матери без вести.

Николай Иванович, запрокинув голову к звездам, попытался услышать, увидеть или представить притягивающий его волю сумрак пустоты духов, – не смог. Неужели тот тонкий механизм видения, который он почти постиг, уже в нем сломался, и он снова, как все, – не видит и не слышит?

Потянул ветерок. Волин поежился. Что-то они загостились в деревне. Тоскует душа, зовет в дорогу. Завтра же надо ехать.

Продолжить путь назавтра у Волиных не получилось.