Ее рабочий день заканчивался, посетителей больше не было, они вместе вышли дожидаться в сквер, к местной Доске почета.

Тимофей Васильевич подъехал на «Москвиче» последнего советского выпуска, который хвалили за проходимость. Это был морщинистый мужичок с быстрыми глазами и повадками завхоза. Лет ему могло быть и около шестидесяти, и хорошо за семьдесят. Начальница рассказала ему задание, упомянув Ивана Ивановича, и попрощалась с приезжими за руку.

Тимофей Васильевич заручился обещанием привезти его обратно к сельсовету и устроился штурманом в кожаном кресле «буржуйской», как он сказал, машины.

Через всю довольно большую деревню они проехали к площади, где был банк, который их сопровождающий назвал сберкассой, и магазины, – Волиным надо было поменять деньги и купить цветы.

На лавочке около магазина грелись вечерним солнышком пенсионеры, в глазах которых Волин должен был выглядеть заграничным буржуем, но он так не чувствовал. Напротив, и простая одежда людей, и их взгляды, и магазинные полки, и девочка в сберкассе, и жесты продавщиц – все в этой деревне было как в русском селе, из которого приехали Волины. Как будто он попал в соседнюю деревню, к тем же русским, только живущим победнее, потому что не уезжают на заработки, а пытаются прокормиться на своей земле. Тасуя в магазине кипу белорусских рублей со зверюшками, он даже ощутил некоторую неловкость оттого, что должен был со своими рублями и долларами чувствовать себя здесь богачом. Как будто отнял денег у людей, которые расположены к нему, как к своему, – и у начальницы из сельсовета, и у сопровождающего, и у людей около магазина.

Параллельно старой трассе на Городок шла железная дорога. Слева двух дорог – озера, лесные речки, болота. Справа – поля, перелески, речки и болота. Слева сзади осталась станция Лосвида, впереди показалось озеро Сосна. Через пять километров навигатор нарисовал большое озеро Лосвидо, но свернули не к нему, а направо, по указателю на Буяны. Буяны объехали с севера и поехали проселками. Проехали мимо третьей Лосвиды – деревни. Поднялись на поле, повернули налево к хутору, потом направо около вышки и, объезжая другое поле, остановились после очередного поворота вблизи леса, уходящего в низину. Пустынная дорога забирала правее, к широкому новому шоссе, которого с места их остановки не было ни видно, ни слышно, хотя по карте навигатора оно было рядом, – за лесной низиной, если прямо, и за распаханным пригорком, если направо по дороге.

До лесной опушки, куда Тимофей Васильевич повел Волиных не просохшей после недавних дождей тропинкой, от дороги было метров двести. Вдоль тропинки, а местами и на ней лежал порубленный кустарник, через который приходилось перебираться. Наступив в грязь и намочив ногу, Волин вспомнил слова так и оставшегося ему незнакомым Ивана Ивановича о том, как хорошо белорусы подготовили для посещения в этом году воинские захоронения. А потом ему почудился неясный гул, как будто со стороны леса; нет, как он быстро понял, не от леса, а с поля. Он даже остановился прислушаться и повернулся к полю, но решил, что послышалось, – вместо гула услышал только далекий треск деревьев из лесной низины и звенящую тишину над тропинкой и близкой опушкой, закрытых от ветра покатым полем.

Небольшое кладбище открылось им только метров с десяти. Поле здесь заходило в лес острым углом, вдоль одной стороны которого в тени редких деревьев и прятались могилы. Тимофей Васильевич провел Волиных мимо редких оградок, старых надгробий и каменного памятника-пирамидки, увенчанной блеклой красной звездой.

С пожелтевшей овальной фотографии памятника им улыбался кудрявый парень в пилотке, с погонами старшего лейтенанта на плечах.