|
Сколько тут положений, вызывающих всю полноту чувства автора! И г-жа Жукова на каждой странице увлекает вас теплотою своего чувства, вводя вас в чувства своих героев при всяком их положении… Она не опишет вам блаженства любви; от ее рассказа не повеет на вас букетом этого чувства, как высокой гармонии двух родственных душ; скажем более: любовь в ее повестях является без всякого характера и ничего не говорит за себя. Так, например, вам будет понятно, почему Минский любит Лизу: она наделена от природы красотою, умом, чувством; но вы никак не поймете, почему Лиза, эта глубокая девушка, любит Минского, человека бесхарактерного и ничтожного, хотя и доброго. У него не было веры в нее и в ее любовь: ему достаточно было слухов, чтобы обвинить и оставить ее, он не искал даже объясниться с нею. Мало того: в конце повести он женится на другой и является одним из тех дюжинных существ, которые в юности немножко чувствуют, много мечтают и фантазируют, а в лета зрелые мирятся с жизнию на самом умеренном условии, делаются толсты и краснощеки. Истинно глубокий человек может примириться с жизнию только на слишком больших условиях или остаться при страдании, которое для него выше и прекраснее счастия дюжинных людей. Для таких существ высшей природы – «все или ничего» есть девиз жизни. Что же, спрашиваем, было общего у Лизы с Минским? Неужели любовь есть только простое влечение одного пола к другому? В таком случае, зачем же любить все одного, особенно когда этот один от нас отказался и мы вправе отдаться другому? Какой же смысл после этого имеют страдания отвергнутой или неувенчанной любви? – Потом, неужели любовь – прихоть нашей фантазии, колобродство сердца, оправдание русской пословицы: полюбится сатана лучше ясного сокола? Так точно, но только в отношении к толпе, над которою владычествует слепая, рабская случайность; но не так, совсем не так в отношении к людям глубоким, к родным детям, а не пасынкам природы, которые свободны от таких случайностей, которые управляются разумною необходимостию и которых любовь есть родственность натур, гармонически устроенных Но г-же Жуковой нужно было положение несчастной: она всегда с такою силою, с такою увлекательностию говорит о несчастии, об утратах, о скорбях запертого в себе сердца. Ей известно высокое таинство страдания, – и у нас жива в памяти героиня одной из прежних ее повестей – девушка с душою глубокою, сердцем страстным и любящим, но дурная лицом, которая любит без надежды быть любимою, знает, что любимый ею любит хорошенькую, но пустенькую девочку, которая о нем и не думает. Прочтите эту прекрасную повесть, если вы не читали ее: это лучшая повесть г-жи Жуковой[6 - Имеется в виду повесть «Медальон» (1837).]. Только в области искусства, только у художников лучшие повести – последние, или по крайней мере не первые.
Говорят, что г-жа Жукова прекрасно изображает женщин: это правда – ее женщины и умнее, и любящее, и истиннее ее мужчин. Но к этому прибавляют, что будто бы только женщина и может верно и истинно изображать женское сердце, которое ей знакомо по своему собственному: это и неправда и правда. Если говорить о произведениях творчества, о созданиях художественных, то неправда: Шекспир и Пушкин были, как известно всему образованному и даже необразованному миру, мужчины, а между тем никакая в мире женщина не в состоянии создать таких дивно верных, непостижимо истинных женских характеров, каковы, например, Дездемона, Юлия[7 - Имя шекспировской героини в те годы переводилось как Юлия: см., например, перевод М. Н. Каткова – «Ромео и Юлия» (1839; опубликован в 1841 г.).], Офелия, Татьяна, Лаура, донна Анна. Это оттого, что мужчина, по природе своей, всеобъемлющее женщины и одарен способностию выходить из своей индивидуальной личности и переноситься во всевозможные положения, каких он не только никогда не испытывал, но и не может испытывать; тогда как женщина заперта в самой себе, в своей женской и женственной сфере, и если выйдет из нее, то сделается каким-то двусмысленным существом. |
