Он был уверен в своем абсолютном превосходстве.

Он не выстрелил в воительницу струей раскаленного воздуха под давлением в тысячу атмосфер. Он не убил ее шаровой молнией. А ведь это было в тот момент так легко!

Байонс промедлил пару секунд. Ошарашенная Ресту–Влайя, которая просто не догадывалась, с каким демоном имеет дело, покосилась на меня. В ее взгляде читался немой вопрос: «Кто это?»

– Байонс, не надо убивать ее. Я приказываю…

Я не закончил.

Ресту–Влайя с самоубийственной отвагой шагнула вперед и рубанула активанта топором. Сверху вниз! От плохо оконтуренного темени до утонувшего в мареве паха!

Байонс шагнул вперед. И…

Гром и молния!

Ресту–Влайя совершила чудо. Горячий студень, являвшийся в тот миг зримой формой человеческой матрицы Байонса, издал звук слоновьего поцелуя – так остатки воды уходят в горловину раковины. И со скоростью неуправляемой ядерной реакции схлопнулся в обычного, «холодного» Байонса – человека из плоти и крови!

Отгулявшийся активант был облачен в скафандр с герметизированным забралом – как и положено. В ходе катализации активант уносит с собой в «горячий» режим до тонны сопутствующей массы, которая часто, хотя и не всегда, восстанавливается в первозданном виде. Бесследно исчезает только кольцо–катализатор.

Инстинкты Ресту–Влайи опережали ее эмоции. Два энергичных взмаха топора – и Байонс упал замертво с разбитым забралом.

Я редко теряюсь. Но то, что произошло, опровергало разом мои представления о современной войне и теории вероятностей. Я остолбенел.

Чего не скажешь о Ресту–Влайе. Убедившись, что с Байонсом покончено, она резко обернулась ко мне и, держа топор на отлете, заорала:

– Где остальные?! Сколько их?!

Я молчал.

– Клянусь Кометой, сейчас здесь будут два мертвых человека!

Я хихикнул.

– Что?! Не слышу?!

– А как же замок?

– Какой замок, красный ты носач?!

– Плавающий. Плавающий замок. И звездолет. Забыла? Я – твой звездолет и четыреста четыре свитка древней поэзии.

Будь на ее месте человек, после таких слов он бы меня точно прикончил. Ради красоты жеста.

Но для Ресту–Влайи аргумент был выбран оптимально. Ее свирепость сразу же пошла на убыль.

– Ты сын триедино совокупляющейся самки, – проворчала она. – Зачем ты на меня напал?

– Я на тебя не нападал, дочь дуры, а убирал твою башку с директрисы огня. Первый шаровик был твой. И, как ты могла заметить, не вполне обычный шаровик.

– А это был не вполне обычный человек? – она махнула рукой в сторону Байонса.

– Не вполне.

– У вас таких много?

– Предостаточно, – я через силу ухмыльнулся, на самом деле мне было тошно.

– Пожалуй, вы можете выиграть войну, – рассудительно заметила Ресту–Влайя. – И все–таки, ответь: на меня еще нападения будут?

– Не могу тебе сказать. Думай сама.

– Я понимаю. Сейчас ты огорчен гибелью своего товарища и не хочешь говорить. Можешь оплакать его.

Я не возражал.

Он все–таки был моим солдатом. Проклятая война.

В этой истории с Байонсом было много странного. Можно сказать: сплошные странности. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что полковник разведки в моем лице может все. Даже объяснить необъяснимое.

Первая причина, по которой Байонс–активант мог превратиться в Байонса–человека, была тривиальной: окончание отпущенного времени стабилизации Кванта Аль–Фараби. Величина это произвольная, регулировать ее наши биотехнологи так толком и не научились.