Но со вчерашнего вечера у меня появилась надежда. Мне кажется, он хочет вызвать меня на откровенность… Я так этому верю – бедный мой, гадкий, прелестный, несчастный мальчик! Он хочет высказаться. Вчера вечером мы сидели с ним у камина молча два часа, и мне все казалось, он вот‑вот заговорит.
Миссис Гроуз, не отрываясь, смотрела в окно на хмурый занимающийся день.
– Ну и что же, заговорил он?
– Нет, я все ждала и ждала и, признаться, не дождалась. Так и не прервав молчания, даже не обмолвившись о сестре, об ее отсутствии, он поцеловал меня, и мы разошлись спать. Но все равно, – продолжала я, – если она увидится с дядей, я не могу допустить, чтобы дядя увиделся с ее братом, так как дела приняли сейчас такой оборот, что мальчику надо дать еще немного времени.
Как раз этому больше всего и противилась моя подруга. И мне было не совсем понятно почему.
– Сколько это, по‑вашему, "еще немного времени"?
– Ну, день‑два – чтобы все это открылось. Тогда он будет на моей стороне – вы же понимаете, как это важно. Если это не выйдет, я только прогадаю, а вы как‑никак поможете мне тем, что, приехав в город, сделаете все, что только найдете возможным.
Так я втолковывала ей все это, но она все еще была в каком‑то непонятном для меня замешательстве, и я пришла ей на выручку.
– Но, может быть, вам вовсе не хочется ехать, – заключила я.
И тут я все поняла по ее лицу: оно вдруг прояснилось, и она протянула мне руку в знак согласия.
– Я поеду, поеду! Поеду нынче же утром.
Мне хотелось быть вполне справедливой.
– Если вы считаете, что лучше помедлить, я обещаю вам, что она меня не увидит.
– Нет, нет, ведь все дело в этом самом месте. Ей надо отсюда уехать. ‑
С минуту она смотрела на меня угрюмым взглядом, потом договорила до конца: – Вы правильно рассудили, мисс. Я и сама ведь…
– Да?
– Не могу тут оставаться.
При этом она так посмотрела на меня, что в голову мне вдруг пришла новая мысль:
– Вы хотите сказать, что после вчерашнего вы видели?…
Она медленно, с достоинством покачала головой.
– Я слышала!…
– Слышали?
– Слышала всякие ужасы от этого ребенка! Вот! – вздохнула она с трагическим облегчением. – Честное слово, мисс, она говорит такое…
Но при этом воспоминании силы изменили ей: вдруг зарыдав, она опустилась на мою софу и, как мне уже приходилось видеть раньше, дала полную волю своему горю.
Я тоже дала себе волю, но по‑своему:
– Ох, слава богу!
Тут она вскочила на ноги и, вытирая глаза, простонала:
– Слава богу?…
– Но ведь это меня оправдывает!
– Верно, мисс, оправдывает!
Это было сказано так выразительно, что, казалось, больше и желать было нечего, но я все еще колебалась.
– Что‑нибудь ужасное?
Я видела, что моя подруга не находит слов.
– Чудовищное.
– И про меня?
– Про вас, мисс, если уж вы хотите знать. И для юной леди просто что‑то невероятное. Не знаю, где только она могла набраться таких…
– Таких слов, какими она обзывает меня? Я‑то знаю где! – сказала я, засмеявшись; смех мой был достаточно красноречив. И, сказать по правде, он только еще больше заставил призадуматься мою подругу.
– Так вот, может, и мне следовало бы знать – ведь я кое‑что вроде этого уже и раньше от нее слышала! И все‑таки я не могу этого вынести! – промолвила бедная женщина и тут же, бросив взгляд на мои часики, лежащие на туалетном столе, заторопилась:
– Ну, мне пора идти. |