Можно утверждать, что Соловки в русском сознании и в русской истории уникальны и важны именно данным напряжением или, как бы сказал Ф. М. Достоевский, «надрывом», из которого вопреки страданиям и выходят внутренняя свобода и человеческое достоинство.

Необычайно точно высказался на эту тему в первом томе сборника «Воспоминания Соловецких узников», вышедшем в издательстве Соловецкого монастыря в 2013 году, архимандрит, наместник Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря Порфирий (Шутов): «История Соловков в минувшем веке с определенной ясностью свидетельствует о том, каких страшных масштабов может достигать зло, прорывающееся в мир через людей, сердца которых отпали от Бога. И та же история доносит до нас неопровержимый факт: зло бессильно перед твердым стоянием в правде. Мужество тех, кто перед лицом мучений и самой смерти сумел сохранить внутреннюю свободу и человеческое достоинство, выводит исторический опыт Соловков далеко за рамки национальной истории России, вписывает драгоценную страницу в летопись человеческого духа».

Преподобные началоположники Соловецкого иночества Савватий, Зосима и Герман, неоднократно подвергаемые самым суровым испытаниям, мучимые сомнениями, страхами, людским жестокосердием и кознями «началозлобного демона», сумели явить пример величайшей духовной крепости и твердого стояния в вере. Подвижникам удалось взрастить семена на каменистой Соловецкой почве, населить архипелаг монахами и мирянами, вдохнуть в него жизнь вопреки леденящей и бессмысленной смерти, превратить его не только в обитель молитвы, но в место труда, облагородившего эти пустынные и необитаемые пределы.

Однако важно понимать, что увеличение численности островитян, в частности в эпоху царя Ивана Васильевича IV, во времена печально знаменитого Соловецкого восстания 1667—1676 годов, а также в эпоху Петровских реформ (что само по себе стало процессом закономерным и естественным), принесло на Соловки неистовые страсти мира сего, предельно сконцентрировав их на небольшом клочке земли, затерянном в Белом море, сократив поле невидимой брани до 347 квадратных километров.

Можно утверждать, что первым великим островитянином, ощутившим на себе это непомерное давление зла, беснование и ярость сил, которым противостояли еще святые Савватий, Зосима и Герман, стал соловецкий игумен, будущий московский первосвятитель Филипп (Колычев).

В своей монографии «Святой Филипп, Митрополит Московский» Георгий Петрович Федотов подробно описывает, как подвижник «отходит в пустыню», чтобы предаваться там еще большим телесным трудам и уединенной молитве. Филипп, как мы теперь понимаем, ищет на острове место, где бы он мог сосредоточиться на самом главном, не отвлекаясь на житейские дрязги и разбор конфликтов, которыми к тому времени изобилует многочисленная соловецкая братия. Игумен хочет донести до сознания островитян, что нарушение нравственных и духовных законов преподобных соловецких старцев может привести к катастрофе, последствия которой на архипелаге будут сокрушительными.

Аскетический опыт святителя Филиппа абсолютно уникален в своем роде, ведь он подвизается и как отшельник, и как пастырь, и как проповедник, и как строитель монастыря, то есть человек, решающий сложнейшие хозяйственные задачи. Предельная сосредоточенность игумена, взгляд, направленный в первую очередь внутрь себя, позволяют святому авве Филиппу вести невидимую брань со страстями, гордостью, тщеславием, гневом и раздражительностью (насельники обители, надо полагать, давали к тому немало поводов) не вопреки братии, но благодаря ей. То есть не возносясь, не надменно обличая, но становясь отцом каждому из монахов. Следовательно, святитель, покинув мир, принимает его на острове таким, какой он есть, точнее, каким он пришел в XVI столетии на Дышащее море, — в этом, можно утверждать, и заключается смысл его подвига.

Если во времена преподобных Соловецких начало-положников битва с демонами, искушавшими отшельников и являвшимися им в личинах зверей и гадов, носила характер поединка с явным и неприкрытым злом, то в эпоху Филиппа (Колычева) это сражение обрело иной характер.