Потом Булыга жаловался комбату, что в первой роте кто-то украл всю компрессию с БТРовских движков. Писал конспекты на проведение рукопашного боя в воздухе при совершении прыжка с парашютом, причем писал он по памяти, так как наставление по «РБ ВДП», какой-то негодяй из библиотеки ДСП умыкнул и не возвращает (со слов библиотекарши). Вот такой подчиненный достался майору Перегудову.

…Алексей Николаевич проматерился еще раз и громко крикнул:

— МА-А-АТРОС!

Матрос явился сразу же, не успел даже комбат вздохнуть.

— Замполит батальона, через пять минут у меня!

Матрос, пытавшийся упасть в обморок, опомнился, пулей вылетел из казармы и сразу же лоб в лоб столкнулся с капитаном Четкиным. Четкин для проформы дал матросу в фанеру, и поспешил к комбату. В батальон через месяц прибывала флотская комиссия по проверке личного состава. Кадровики, как их не ублажай, все равно нагадят, особенно если за принятым батальоном числятся двадцать самовольщиков. «Сочинцы» в батальоне были матерые, кто по паре месяцев в бегах, а кто и по паре лет. Стараниями замполита батальона, комбата и двух свежеиспеченных ротных, семеро из двадцати были отловлены по всему необъятному Дальнему Востоку, на тринадцать «скокарей-лыжников» заведены розыскные дела, но баллов это не прибавляло. Никого не волнует, что майор Перегудов принял батальон с двадцатью «сочинцами», а через две недели командования их поубавилось. Так вот у нас принято.

Алексей Николаевич посовещался с замполитом, обматерил кого-то по телефону и полон грустных дум отправился к командиру полка на разбор вчерашних полетов незабвенного лейтенанта Булыги, который, обидевшись на начфина, накостылял заодно и начпроду, а полкового НОКиСа, не представившего во время какую то выписку на Булыгу, со всей пролетарской ненавистью засунул в шкаф для личных дел, вследствие чего многие личные дела были безнадежно испоганены.

Через полторы недели случилось событие, не вписывавшееся ни в какие рамки, попросту говоря — чудо. Все тринадцать самовольщиков из батальона майора Перегудова, один за одним, начали прибывать на КПП и предъявлять документы, удостоверяющие личность. После предъявления документов самовольщики попадали в руки лейтенанта Булыги и подленько улыбающегося капитана Четкина. Прямо с КПП возмущенно вопящих «лыжников» вели в батальон, где их приковывали наручниками к кроватям и решеткам на оружейных комнатах. По расположению батальона бегали прокурорские работники и полковой строевик и не знали, куда деваться от свалившегося счастья. Прокуроры пытались допросить самовольщиков, что же заставило их сдаться? «Лыжники» молчали, как партизаны на допросе, и с дрожью вспоминали встречавшего их на КПП Булыгу и его нехитрые, полные «нежности» наставления. Полковая общественность прочувствовала, что майор Перегудов не так прост, как казался. Прибывшая позже комиссия с суеверным ужасом обнаружила, что в батальоне самовольщиков нет! А один из сухопутчиков, бывший в составе комиссии, этакий матерый политический работник в чине полковника, увидев Алексея Николаевича, прослезился от счастья и сказал:

— Здравствуй, барин!

Члены комиссии открыли рты и пробыли в этом состоянии до вечера, а вечером была баня и небольшая попойка, так, ящика на три.

«Отправить по всем адресам проживания самовольщиков телеграмму следующего содержания: „Ваш сын (брат,)(отец),(дед), (сват), (кум), ранее проходивший службу в рядах морской пехоты в\ч такая-то, за время прохождения службы получил тяжелейшую морально-психологическую травму, вследствие чего совершил самовольное оставление части, на основании Федерального закона… номер (от балды), и рассмотрении дела вашего сына на заседании военной прокуратуры Тихоокеанского Флота, принято решение: уголовное дело в отношении Ф.