— Кто!? — ору я

В ответ молчание.

— Кто!? — повторяюсь.

— Дежурный по училищу, — снисходит до ответа полковник.

— Встаньте перед глазком!

Дежурный встал перед глазком. Я заценил его значок, полковничьи погоны, отпер двери и громко представился. Полковник поморщился от моего ора и отодвинув меня ринулся во внутрь казармы. Сперва он посетил туалет, где спугнул с унитаза Эдика Ворошилова, который мирно посапывал, держа в руках наставление по АГС-17, потом решительно потребовал открыть каптерки. Он мне рассказал, что в соседних ротах при проверке он в каптерке обнаружил девиц легкого поведения и курсантов в состоянии легкого недоперепития.

«Мэда, — подумал я, — идиоты, ей богу, служба оповещения абсолютно не налажена».

В каптерках дежурный ничего не обнаружил, в моей каптерке он обнаружил на столе журнал по психологии, который кто-то когда-то слямзил и за ненадобностью припер мне в каптерку. Полковник, как хищник, схватил журнал и пролистав его прищелкнул языком.

— Ух ты, интересуетесь, товарищ сержант?

— Так точно, — бодро ответил я, хотя психология меня интересовала лишь в той степени, когда надо было сдать что-то недостающее на склад и замутить мозги очередному преподу. Полковник начал мне задавать какие-то албанские вопросы, я начал давать такие же ответы.

Поняв, что могу проколоться, я предложил дежурному чайку-кофейку, он с радостью согласился. Пока готовился кофе, я столько узнал о непознанных тайнах человеческого мозга… у-у-у-у-у-у-у-у, меня аж жуть начала пробирать. Замутив мне голову окончательно, полковник-психолог ринулся в расположение проверять личный состав, я плелся сзади, держа в руках листочек с расходом. Пару раз он откидывал одеяла и убеждался, что тела курсантов в спящем состоянии находятся на месте. По мере приближения к кровати Степного меня начал пробирать озноб, однако полковник прошел мимо и посчитал Вовкину «куклу» за полноценного курсанта. Фу-у-у-у, вроде бы пронесло, все обошлось.

Дежурный был доволен и вроде бы собрался уходить, но напоследок пересчитал личный состав еще раз и гаденько ухмыляясь со словами: «Эй, курсант, спрячь ногу», — дернул восковую конечность.

У меня внутри все оборвалось. В ту же секунду раздался истошный вопль.

— А-А-А-А-А-А-А! — орал полковник, сжимая в руках конечность, — НОГА, НОГА, я её оторвал!

— Товарищ полковник, бросьте! — заорал я.

— Я оторвал курсанту ногу! — бился в истерике дежурный, — откинь одеяло, глянь, что с ним?! Я не смогу этого вынести.

Я откинул одеяло, дежурный, бросив ногу на кровать, отвернулся, сдерживая рвущийся наружу вопль.

— Пипец, — сказал я, думая что психолог понял нашу аферу и просто прикалывается над нами.

Дежурный всхлипнул и понесся в сторону туалета, по пути снеся с тумбочки дневального, я понесся за обезумевшим полковником, проклиная науку психологию и все тайны непознанного человеческого мозга. Полковник-психолог самым препохабнейшим образом блевал в унитаз.

— Срочно в санчасть, дежурного фельдшера сюда, — всхлипывая произнес он, — я жду-у-у-у.

Дневальный бодрым соколом ринулся за дежурным врачом, полковник принялся приводить себя в порядок. Я ломанулся в располагу, сгребя всю куклу с кровати зашвырнул тряпье в каптерку подальше, быстро разбудил самого понятливого курсанта из дальних рядов и переложил его на Вовкину кровать, подменщик повозмущался, но все таки улегся и картинно выставил из-под одеяла свою отнюдь не модельную конечность. Прибежал дневальный с дежурным фельдшером Александрой Степановной, женщиной исключительных габаритов и весьма скудными познаниями в медицине, поговаривают, что она выслужилась до фельдшера из уборщиц в санчасти и пользует всех исключительно фурацилином.