— Вы им понравились, — сказал Сайлас, когда они проехали несколько миль.

— Мне они тоже понравились. Особенно Ларс и Билли.

Интересно, кто такая Билли? Кто бы она ни была, она слишком мала или же, наоборот, слишком взрослая, чтобы бросаться в объятия этих двух старых холостяков, Ларса и Сайласа.

Они миновали галерею и увидели освещенную деревянную вывеску, гласившую: «Галерея открывается 15 апреля».

Рейн почувствовала, как сердце бешено застучало, а потом успокоилось.

— Я как-нибудь отвезу вас туда, когда там не будет народа. Там вы сможете сколько угодно тешить тщеславие Ларса, восхищаясь его детищем.

— Я так понимаю, что в этом есть и доля вашего участия?

Он въехал на одну из полукруглых площадок для парковки, выходящей к океану, и выключил мотор.

— Вы, правда, хотите поговорить об архитектуре или поговорим о том, что меня интересует несравненно больше?

— То есть? — Она почему-то произнесла это едва слышным шепотом, который был почти заглушён шумом близкого прибоя.

— Давно вы уже одна?

— Что?

— Как давно вы развелись?

Глава шестая

Рейн чуть не расплакалась. Весь вечер, с тех пор как Сайлас пригласил ее на вечеринку к Ларсу, она ощущала все растущее возбуждение. Ведь только что она вся была охвачена этим пьянящим чувством ожидания и предвкушения! И было ли это? А теперь все испорчено. Опять взбаламучена вся эта грязь, и только Сайлас в этом виноват. Почему он не оставит ее в покое?

— Это вас абсолютно не касается, — холодно сказала она.

— Вы совершенно правы. И если вы не хотите обсуждать это, я вас пойму, но, Рейн… — Он прервался, думая, как же победить эту проклятую настороженность.

— Думаю, нам лучше войти в дом. Уже почти двенадцать, а у меня завтра тяжелый день.

Он насмешливо фыркнул. У нее было еще больше трех недель до открытия галереи. Он сначала думал пригласить ее всего за пару недель, но, когда Реба сказала, что Ларейн не терпится поскорее начать работу, он позволил ей приехать пораньше. Пока же он платит ей жалованье из собственного кармана. Еще несколько недель его не разорят.

— Черт возьми, Рейн. — Он в отчаянии замолчал, понимая, что все испортил. — Хорошо, вы полагаете, что у вас есть основания сердиться, но, пожалуйста, не забирайтесь опять в свою жалкую скорлупку. Я ведь вижу, как вы постепенно оживаете, сегодня вы уже почти улыбались. Вы отошли от светского общества и обнаружили, что вам это, в общем-то, нравится, и я, черт возьми, не могу видеть…

— Прекратите! — Рейн почти всхлипнула, сжала пальцами кромку юбки и сидела так, пока снова не смогла говорить спокойно: — Вы просто смешны, Сайлас. Я не понимаю, о чем вы говорите, но мои личные проблемы — это…

— Проблемы! Я так и знал! — Он ухватился за это нечаянное полупризнание, не желая, чтобы маленькая щелочка в ее оборонительных створках захлопнулась вновь.

— Рейн, я ваш друг. Меня беспокоит, что вы несчастны. Понимаете вы это?

Она отвернулась от него, и он ждал с растущим нетерпением, чувствуя, что сейчас она снова уйдет в себя. Черт возьми! Сначала надо оторвать клешню, отделить ее, раздавить скорлупу, а потом доставать каждый нежный кусочек так осторожно, чтобы не поломать его.

Он хотел быть ее другом. И даже больше. Ее нежное дыхание, запах ее духов пьянили его, и он почувствовал с отчаянием, изумившим его самого, что он хочет от этой женщины гораздо большего, чем когда-либо сможет получить.