Но Кейт что‑то почувствовала… легкое изменение в настроении Единства, тень нерешительности. И она осознала, что их единение – дорога с двусторонним движением. Они могут смотреть в глубины ее мышления, но и она может смотреть в их мозги. Не четко, не глубоко, но достаточно, чтобы составить впечатление.

– А ведь вы боитесь, не так ли?

По окутывающей ее сияющей пелене прошла легкая зыбь.

Нет. Конечно же нет. Мы будущее. Мы неизбежны. Нам нечего бояться.

Но Кейт сомневалась – было ли то искреннее убеждение или же просто благие пожелания.

– А что, если Филдинг найдет убийцу вируса, который сработает против вас? Или еще лучше – вакцину? Что тогда случится с вашей неизбежностью?

Он этого не сделает. Не сможет. У него не хватит времени.

–  Времени у него более чем достаточно. Вы связаны по рукам и ногам вашей же собственной природой. Ваша инфекция передается через кровь. Потребуются десятилетия…

Кейт чуть не задохнулась, когда ее окатила волна радостного ожидания, смывая страхи и подозрения; ее подняла волна наслаждения, более мощного, чем даже оргазм.

Неправда! Ты убедишься! Мы одержим верх! Мы распространимся по всей планете. И ты станешь частью всего этого!

–  Нет. Потому что, если Филдинг не остановит вас, я предвижу, что это сделает кто‑то другой.

Ты говоришь о своем брате?  Голос засмеялся. Как он сможет остановить нас, если скоро станет одним из нас!

У Кейт подогнулись колени. Только не Джек! Как? Когда?

Вчера утром. Он оказался слишком умен, и поэтому бывший Теренс оцарапал его булавкой, смазанной нашей кровью.

–  Нет! – закричала она, выламывая и выдергивая свои зажатые руки, что застало Единство врасплох; освобождаясь, она рвала контакты, – вдруг благостное сияние расползлось на клочки и исчезло, уступив место бездне, полной страха и отчаяния.

Видение расплылось, перед глазами поплыли черные пятна, которые, расширяясь, поглотили ее.

9

– Мам, Джек выздоровеет?

Вокруг слабо шелестели чьи‑то бесплотные голоса. Он попытался опознать их, но его беспомощному мозгу было не под силу сосредоточиться.

Тот последний, детский голос… как ее зовут? Вики. Это был ее голос. Но звучал так, словно она была в дальнем конце туннеля Линкольна под Гудзоном. Он попытался открыть глаза, чтобы найти ее, но тяжелые веки весили тонны.

– Конечно, милая, – сказал другой голос, женщины постарше… голос Джиа. Но он звучал еще дальше–в конце Голландского туннеля Джерси‑Сити. – Он и раньше болел. Помнишь прошлое лето?

– Я не хочу думать о прошлом лете.

– Я понимаю, что не хочешь. Но помнишь страшное время, когда он был ранен и болен и мы выхаживали его?

– Да.

– Вот и сейчас такое же время.

– Но тогда к Джеку приходил доктор.

– Если его можно так называть.

Даже в мучительном бреду Джек не мог не улыбнуться. Джиа никогда не испытывала доверия к доку Харгесу.

Он почувствовал прохладу, когда со лба убрали согревшееся полотенце.

– Вот, милая. Пойди смочи снова в холодной воде.

Когда торопливые шаги Вики исчезли на кухне, Джек услышал тихий голос Джиа, приникшей к его уху:

– Джек, ты меня слышишь?

– М‑м‑м…

– Джек, я боюсь. У тебя температура сто четыре[17], и я не знаю, что с тобой делать.

Он попытался выдавить два слова:

– Док… Харгес…

За все эти годы у дока Харгеса было несколько столкновений с официальными инстанциями, так что в настоящее время его лицензия была недействительна.