Симна нахмурился, обдумывая слова товарища, покачал головой и подошел к Алите.

– Слышишь, кот, в первый раз мне пришлось сражаться с незримым врагом. Нам здорово повезло, что ты разглядел этих евпуп.

Только сейчас он обратил внимание, что огромная пасть зверя выпачкана в чем‑то темном. Время от времени Алита вылизывал толстенным языком нижнюю и верхнюю челюсти.

– А я их и не видел.

Симна удивленно поморгал.

– Как же ты сумел расправиться с ними? Как обнаружил?

Кот поднял голову, и большущие желтые глаза глянули на северянина.

– Это только ты, парень, ничего вокруг себя не видишь. Разве ты не замечал, как кошка – любая кошка! – вдруг настораживается и внезапно бьет лапой по воздуху? Мы видим, человек. – Глаза хищника сверкнули. – Вокруг много такого, чего вам, людям, не разглядеть. Кое‑что ерунда, кое с чем играем, кое‑что, – он слегка зарычал, – убиваем.

Алита демонстративно прибавил шаг.

Симна почесал подбородок и уставился на покачивающийся перед его глазами хвост.

– Знаете что?! – заявил он в спину идущим впереди товарищам. – Да, мое зрение не такое уж зоркое – и хорошо!

Северянин расправил плечи и поспешил за Эхомбой.

В следующее мгновение ему почудилось, как что‑то незримое, упругое вроде бы коснулось его лица. Симна вздрогнул и незаметно огляделся – ничего. Должно быть, ветер…

Вот сволочной кот, подумал он с раздражением. Специально несет всякую чепуху.

Между тем впереди, впервые за долгие дни, показались купы деревьев. Симна воспрянул духом, расправил плечи и попытался выкинуть из головы неуместные мысли.

Ох уж эти маги и коты!.. Более угрюмых и неподходящих спутников трудно было вообразить.

XXVII

В тонкости душевных качеств и любви к рассуждениям Симну обвинить было трудно, однако что касалось зрения, тут он ничем не уступал Этиолю. И древесные кроны ему не померещились.

– Наконец‑то, – пробормотал Эхомба и, наглядевшись досыта на приятный глазам пейзаж, начал спускаться с пологого холма. Сверху ему удалось рассмотреть реку, по обоим берегам которой виднелись ухоженные поля и сады. По‑видимому, была пора цветения, и зелень только местами виднелась сквозь золотые и белые созвездия, усыпавшие сады.

Северянин бросил на Эхомбу удивленный взгляд.

– Что значит «наконец‑то»? Чем тебя воодушевили цветущие сады? Вот уж никогда бы не подумал, что житель пустыни обрадуется зелени!

– Мне действительно по сердцу земля, откуда я родом, – промолвил пастух. – Но это вовсе не значит, что мне не нравятся иные края. Каждый человек способен оценить прелесть чужих земель, не разлюбив родины.

– Тогда почему бы тебе не переехать? – спросил Симна. – Выбрали бы место получше, и всей семьей, всей деревней перебрались бы туда, где полно воды, где жирная земля…

– Какой бы благодатной ни была такая земля, это не наш дом, – убежденно ответил Эхомба. – Много на свете мест, где полно воды и плодородных почв, но они не всем могут стать родиной.

– Почему?

– Предки. Традиции. Дух родины нельзя пересадить как лук. В каждой округе есть что‑то свое: запахи, дали, воздух, наконец… – Он нащупал в кармане мешочек с морскими камешками. – Даже грунт, по которому ступаешь. Образ жизни…

Эхомба посмотрел на Алиту, шедшего рядом, затем продолжил в том же тоне:

– Трудности, с которыми боролся всю жизнь. На новом месте это все иное, чуждое тебе, а то и враждебное. Человеку ничего не стоит сняться и отправиться в путь. Вот остальное… – его голос дрогнул, – остальное куда как трудно.