Внезапно его мать нарушила молчание. Голос ее был негромок; чувствовалось, что она старается подобрать нужные слова и обращены эти слова не к нему, а к Авигайль:

— Не начинай снова. Мы уже достаточно наслушались от тебя. Ты все время ищешь, как бы причинить нам боль. За что? Что он такого натворил? Кто сам запер себя в башне из слоновой кости? И не позволял другому входить? Так что оставь Иоэля в покое. После всего, что он сделал для вас. Перестань отравлять всем жизнь. Будто ты одна хорошая. В чем дело? Мы не соблюдаем траур в достаточной мере? А ты соблюдаешь траур? Кто первым делом отправился стричься, делать маникюр и наводить красоту? Еще до того, как успели поставить памятник на могиле? Так что помолчи. Во всей стране не найдется мужчины, который делал бы по дому хотя бы половину того, что делает Иоэль. Он старается вовсю. Заботится. Не спит по ночам, как и некоторые другие не сплят…

— Не спят, — поправила Авигайль. — Говорят «спят», а не «сплят». Я принесу тебе две таблетки валиума. Они помогут тебе. Они помогают успокоиться.

— До свидания, — попрощался Иоэль.

Авигайль остановила его:

— Погоди-ка. Подойди ко мне. Дай я поправлю твой воротничок, если ты отправляешься на рандеву. Да причешись хоть немного, а то ни одна из них не согласится даже глянуть в твою сторону. Вернешься к обеду? К двум часам, к приходу Неты? А может, ты привезешь ее из школы?

— Посмотрим.

— А уж если задержишься у какой-нибудь красавицы, то, по крайней мере, позвони, предупреди. Чтобы не пришлось зря ждать с обедом. Просто не забывай, в каком состоянии твоя мать, и физическом, и душевном. Постарайся не прибавлять ей забот.

— Да оставь ты его наконец в покое, — вступилась Лиза, — пусть возвращается когда захочет.

— Вы только послушайте, что она говорит этому пятидесятилетнему мальчику, — насмешливо заметила Авигайль, и на лице ее при этом были написаны готовность к добру и всепрощению.

— До свидания, — повторил Иоэль.

В то время как он выходил, Авигайль продолжала говорить:

— Очень жаль. Как раз сегодня утром мне нужна была машина: я хотела съездить и отдать в починку твою электрогрелку, Лиза. Она всегда помогает тебе при болях. Ну, не беда, я схожу пешком. А может, прогуляемся вместе? Или я просто позвоню господину Кранцу и попрошу, чтобы он меня подбросил. Золотой парень. Конечно же, он с удовольствием отвезет и привезет меня. Смотри не опоздай. Пока. Ну, что же ты застрял в дверях?

XXI

Под вечер Иоэль босиком ходил из комнаты в комнату, держа в одной руке радиоприемник (Ицхак Рабин как раз давал интервью), а в другой включенную электродрель, за которой тянулся длинный шнур, соединяющий ее с розеткой. Иоэль высматривал, куда бы еще вонзить сверло, что еще можно подправить и улучшить. И тут в коридоре зазвонил телефон. Это снова был Патрон:

— Как здоровье? Что новенького? Не нужно ли чего?

Иоэль ответил, что все в порядке, ничего не нужно, спасибо. И добавил:

— Неты дома нет. Вышла. Не сказала, когда вернется».

— Ну зачем нам Нета? — рассмеялся телефонный собеседник. — Что нам, не о чем уже и поговорить?» И сменив тон, словно легко переключив скорость, повел речь о том, чему были посвящены заголовки всех газет, — о новом политическом скандале, грозившем свалить правительство. Воздержался от изложения собственной точки зрения, но виртуозно очертил суть разногласий. По обыкновению, с одинаковой доброжелательностью представил противоречащие друг другу позиции, раскрывая присущую каждой из них истину и глубину. И наконец его отточенная логика свела все, что может произойти, к двум открывающимся возможностям, одна из которых — первая ли, вторая ли — просто неизбежна…

Так продолжалось, пока Иоэль окончательно не потерял надежды понять, чего же все-таки от него хотят.