— Лем, скажи мне, я тебе нравлюсь хоть чуть-чуть? Неужели ты не испытываешь ко мне совсем никаких чувств?

Ответить грубо или не по существу я не имел права. Тем самым я мог полностью разрушить всё, что с таким трудом создавал. Поэтому, опустив голову, я честно признался, глухо буркнув:

— Салли, даже если ты мне нравишься, что с того? Ты гений, я смертный и уже поэтому не могу быть близок с тобой. Это было бы противоестественно. Да, понимаю, ты задала этот вопрос из того расчёта, что рано или поздно мы окажемся на Скайриноре, ты станешь там юной леди-драконом и сразу же прежней Белокурой Салвинг и тогда я должен буду сказать тебе всё, как есть. Салли, я могу сделать это и сейчас. Девочка моя, ты мне очень нравишься, но извини, я всё же герой не твоего романа. Тебе нужен совсем другой парень. Юный, чистый, искренний и к тому же… — На мгновение я замялся, но всё же решил объяснить этой белобрысой пигалице всё раз и навсегда — Понимаешь, Салли, меня трудно чем-либо испугать. Даже вид разъярённого дракона, причём в драконьем, а не человеческом облике, мне не очень-то страшен. С ними я умею сражаться и знаю, как можно сразить дракона, но вот таких юных особ с острыми язычками, как ты, я боюсь просто панически.

— Но почему, Лем? — Удивлённо воскликнула Салли — Что во мне такого ужасного, чтобы я могла испугать такого отважного воина-мага, как ты? Почему ты боишься меня, Лемми?

Уныло махнув рукой, я неохотно ответил:

— У каждого свои комплексы, Салли. Мой порождён моим воспитанием. Так уж случилось, что мой приёмный отец решил воспитать меня воином и потому детства у меня по сути не было. Когда наступило время отдать меня в школу, Грег отвёл меня в ближайшую, но я учился в ней меньше года. Посмотрев, чему меня там учат, он забрал меня и стал учить по своей собственной программе. Уже в возрасте десяти лет я мог рассчитать темп огненного боя целого батальона магов ничуть не хуже любого капитана императорской гвардии, а в четырнадцать лет знал наизусть труды всех общепризнанных гениев военного искусства и мог в одиночку раскидать с десяток взрослых мужчин, про то, что в этом возрасте я практически на равных сражался с отцом на мечах, даже и говорить не стоит. В моём воспитании был только один пробел, к восемнадцати годам я не то что не поцеловал ни одной девушки, а даже не знал, с какого бока к ней подойти и что сказать. В восемнадцать лет я поступил в академию магии и так погрузился в учёбу, что на девушек у меня снова не оставалось времени. Грег сказал, что война начнётся буквально через пару, тройку лет и я должен хорошенько изучить хотя бы основы магии, чтобы стать воином-магом. Вскоре война действительно началась. Мне к тому времени исполнилось двадцать шесть лет и если честно, хотя я к тому времени уже давно не был девственником, все мои подружки были минимум на пять лет старше меня, так как при виде девушек-однокурсниц, я робел, краснел, сопел и бормотал что-то маловразумительное. Потом были долгие годы войны, которые сделали меня грубым и чёрствым циником. Когда я снова вернулся в академию, девушки снова стали постоянно подшучивать надо мной, так что меня не очень-то увлекала перспектива влюбиться в одну из студенток. Поверь, я не был в те годы лишен общения с женщинами, но так уж вышло, что влюбился всего лишь раз, причём после окончания академии, уже во время практики и мне снова не повезло. Поэтому, Салли, я с этим делом завязал. Питу, в отличие от меня, как-то удалось сохранить в душе что-то такое, что даёт ему возможность любить такую прекрасную девушку, как Ларна, а у меня в душе всё, словно выгорело. Жаль, конечно, но этого уже не изменить, а потому не надейся, что через пять лет у тебя что-то получится.

Белокурая Салвинг нежно улыбнулась мне, положила свою ручку на мою широкую ладонь с набитыми костяшками пальцев и сказала:

— Лемми, поверь, мне вовсе не нужен юный, чистый и искренний юноша.