— Григорий Евсеевич, этот человек — английский шпион, — ровным голосом проговорил Дзержинский. — Прострелите ему коленную чашечку. Не бойтесь: он не может одновременно держать на мушке нас обоих; если даже он выстрелит в вас — я успею броситься на него и отнять оружие.

— Не думаю, чтобы Григория Евсеевича это очень успокоило, — хладнокровно возразил Юсупов.

И действительно, градоначальник не поднимал маузера и не двигался с места; вообще никто из троих мужчин не решался пошевелиться, боясь неосторожным движением спровоцировать перестрелку. Юсупов продолжал целиться Дзержинскому в лоб, Дзержинский, стоя с поднятыми руками, задыхался от ярости и нетерпения; а Зиновьев меж тем не сводил глазок с князя. Свиное рыльце его приняло какое-то странное, почти жалобное выражение, нижняя губа отвисла, по подбородку текла слюна...

— Сейчас же делайте, что вам говорят, остолоп! — закричал Дзержинский, в гневе топая ногами.

А Юсупов, искоса глядя на высокого гостя, проговорил задушевным голосом:

— Ах, Григорий Евсеевич! Так вот вы какой! Вы еще красивее, чем мне говорили... Я столько слышал о вас, так мечтал с вами познакомиться! Я специально приехал нелегально из-за границы, рискуя свободой и жизнью, чтоб увидеть вас... Я — князь Юсупов...

— Не слушайте его! — вскричал Дзержинский. — Это гнусный провокатор! Стреляйте по ногам, идиот!

Но Зиновьев продолжал стоять столбом. Он непроизвольно облизнул губы... Потом он с грохотом уронил маузер и даже не заметил этого... Дзержинский в ужасе глядел на него. Ошибка, роковая ошибка! Наблюдая Зиновьева исключительно за допросами и пытками, Феликс Эдмундович не подумал о том, что даже у такого ублюдка некоторые объекты могут вызвать чувства, далекие от насилия и жестокости; и нельзя, ах, никак нельзя было ставить Юсупова — лукавую тварь, видавшую всякие виды, — на одну доску с наивным простачком Каннегиссером! Обаянию этой улыбки, простодушному доброжелательству этих голубых глаз ошалевший градоначальник не мог сопротивляться. Щетинистая морда его расплылась в гримасе, и он пролепетал:

— Очень приятно, князь... Я так рад... Я счастлив... А что же тут у вас такое происходит? Почему товарищ Дзержинский стоит в углу?

— Он наказан.

— А-а...

— Да стреляй же ты, сволочь жирная! — выкрикнул Дзержинский.

— Мы с товарищем Дзержинским старые друзья, — продолжал свои пояснения Юсупов, — очень старые — с шестнадцатого года... Мы просто играли: ну, вы-то знаете эти милые игры...

— Да-да, конечно... Но я думал, что...

— Товарищ Дзержинский не решался обнажить пред вами свою истинную сущность; но я убедил его, что он не прав, и он со мной согласился... Теперь он хочет, чтоб вы подошли к нему и надели на него наручники.

— Ничего подобного я не хочу! — воскликнул Дзержинский в ярости. — Стреляйте, болван!

— Конечно же, он хочет; это просто ритуал... Он кричит и спорит, чтобы доставить нам больше удовольствия.

— Вы полагаете, князь? — нерешительно спросил Зиновьев.

— Ах, боже мой! Вам ли не знать, каковы правила игры! И ударьте его посильней, как он любит...

— А как он любит?

Юсупов жестом показал, как именно следует ударить Дзержинского, чтобы доставить ему максимум удовольствия.