Зыбкина. Зато деньги будут целее, милый друг мой.

Платон. Всю жизнь я, маменька, сражаюсь с невежеством, только дома утешение и вижу, и вдруг, какой удар, в родной матери я то же самое нахожу.

Зыбкина. Что то же самое? Невежество-то? Брани мать-то, брани!

Платон. Как я, маменька, смею вас бранить! Я не такой сын. А только ведь оно самое и есть.

Зыбкина. Обижай, обижай! Вот посидишь в яме-то, так авось поумнее будешь.

Платон. Что ж мне делать-то? Кругом меня необразование, обошло оно меня со всех сторон, одолевает меня, одолевает. Ах! Пойду брошусь, утоплюся.

Зыбкина. Не бросишься.

Платон. Конечно, не брошусь, потому – это глупо. А я вот что, вот что. (Садится к столу, вынимает бумагу и карандаш.)

Зыбкина. Это что еще?

Платон. Стихи буду писать. В таком огорчении всегда так делают образованные люди.

Зыбкина. Что ты выдумываешь!

Платон. Чувств моих не понимают, души моей оценить не могут и не хотят; вот все это тут и будет обозначено.

Зыбкина. Какие ж это будут стихи?

Платон. «На гроб юноши». А вам читать да слезы проливать. Будет, маменька, слез тут ваших много, много будет. (Задумывается, пишет и опять задумывается.)

Входит Филицата с узлом.

Зыбкина, Платон, Филицата.

Филицата. Вот я тебе яблочков принесла! На-ка! (Отдает узел.) Салфеточку-то не забудь, хозяйская.

Зыбкина. Спасибо, Филицатушка, об салфетке попомню.

Филицата. Освободи-ка нас на минутку, нужно мне Платону два слова сказать.

Зыбкина. Об чем же это?

Филицата. Наше дело, мы с ним только двое и знаем.

Зыбкина. Я уйду, говорите. Говори что хочешь, только бы нам на пользу шло. (Уходит.)

Платон, Филицата.

Филицата. Послушай-ка ты, победитель!

Платон. Погоди, не мешай! Фантазия разыгрывается.

Филицата. Брось, говорю! Не важное какое дело-то пишешь, не государственное. Я послом к тебе.

Платон (пишет). Ничего хорошего от тебя не ожидаю.

Филицата. В гости зовут.

Платон. Когда?

Филицата. Сейчас, пойдем со мной! Провожу я тебя в сторожку, посидишь там до ночи, а потом в сад, когда все уснут. По обыкновению, как и прежде бывало, ту же канитель будем тянуть.

Платон. Не до того, я очень душой расстроен.

Филицата. А ты выручи меня! Приказала, чтоб ты был беспременно.

Платон. Да ведь это мука моя, ведь тиранство она надо мной делает.

Филицата. Что ж делать-то! Не ровная она тебе… а ты бы уж рад… Мало ль что? Чин твой не позволяет.

Платон. Скоро что-то; давно ль виделись! Прежде, бывало, дней через пять, через шесть.

Филицата. Значит, нужно. Оказия такая случилась.

Платон. Что еще? Говори, не скрывай.

Филицата. Слушай меня! Надежды ведь ты никакой на нее не имеешь?

Платон. Какая надежда! На что тут надеяться!

Филицата. Значит, и жалеть о ней тебе много нечего.

Платон. Не знаю. Как сердце примет. Тоже ведь оно у меня не каменное.

Филицата. Ну, авось не умрешь. Ее за енарала отдают.

Платон. За генерала?

Филицата. Да. Так уж ты тут при чем? Что ты против енарала можешь значить?

Платон. Где уж! Такая-то мелочь, такая-то мелочь, что самому на себя глядеть жалко. (Качая головой.) Но кто ж этого ожидал.

Филицата. Так пойдем. Должно быть, проститься с тобой хочет.

Платон. Приказывает, так надо идти. Вот она, жизнь-то моя: одно горе не оплакал, – другое на плечи валится. (Махнув рукою.) Одни стихи не кончил, другие начинай! (В задумчивости.) Вот и повезут… и повезут нас врозь, – ее в карете венчаться с генералом, а меня судебный пристав за ворот в яму.

За сценой голос Грознова: «Если б завтра да ненастье, то-то б рада я была».