— Решай вопрос, — говорит он.

— Нет, Шон. — Я показываю на него пальцем, все серьезно, не до шуток — Это ты будешь решать вопрос.

Один из помощников моего отца заходит в пустую столовую и шепчет мне что-то на ухо. Я киваю, по-прежнему не спуская глаз с Шона. Помощник уходит.

— Кто это был? — спрашивает он. — ЦРУ?

— Что ты принял? — спрашиваю я. — Кокс? Метаквалон?

Он снова поднимает на меня глаза и с тем же презрением смеется, передразнивая:

— Кокс? Метаквалон?

— Я положил тебе семь штук на счет. Где они? — спрашиваю я.

Проходит медсестра, и он разглядывает ее, прежде чем ответить:

— Там же. По-прежнему там же.

Наступает трехминутное молчание. Я продолжаю смотреть на часы, думая о том, чем сейчас занимается Эвелин. Она сказала, что спит, но я слышал приглушенную музыку на заднем плане. Я позвонил Роберту. Никто не подошел. Когда я перезвонил Эвелин, у нее работал автоответчик. Лицо Шона выглядит таким же. Я пытаюсь вспомнить, когда он возненавидел меня, когда я ответил на его чувство тем же. Он поигрывает еще какое-то время палочкой для коктейлей. У меня урчит в желудке. Ему нечего мне сказать, а мне, в конце концов, с ним и вовсе не о чем разговаривать.

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я.

— О чем это ты? — Он прямо-таки удивлен.

— Я говорю, работать собираешься?

— Не у отца, — говорит он.

— Ну и где же тогда? — спрашиваю его. Это честный вопрос.

— А ты что думаешь? — спрашивает он. — Есть предложения?

— Я тебя спрашиваю, — говорю ему.

— Потому что?.. — Он поднимает руки вверх, держит их мгновение в воздухе.

— Потому что следующий семестр ты уже не вытянешь, — ставлю я его в известность.

— Ну, кто тебе нужен? Адвокат? Священник? Нейрохирург? — спрашивает он. — Ты-то чем занимаешься?

— Как насчет сына, каким его хотел видеть отец? — спрашиваю я.

— Думаешь, ту штуковину это хоть как-то колышет? — отвечает он со смехом, показывая большим пальцем в коридор, громко хлюпая носом.

— Он был бы рад узнать, что ты уходишь оттуда, назовем это так, в «академический отпуск», — говорю я.

Рассматриваю другие варианты, тактики пожестче.

— Знаешь, его всегда расстраивало, что ты прошляпил все футбольные стипендии, — говорю я.

Он сурово смотрит на меня, не прошибешь.

— Так.

— Что ты будешь делать? — спрашиваю я.

— Не знаю, — говорит он.

— Куда поедешь?

— Не знаю.

— Куда?

— Не знаю. В Юту! — орет он. — Я поеду в Юту! В Юту или в Европу. — Он поднимается, отталкиваясь от стола. — Я больше не буду отвечать ни на один из твоих дурацких вопросов.

— Сядь, Шон, — говорю я.

— Меня тошнит от тебя, — говорит он.

— Это ничего не меняет, — говорю. — Теперь сядь на место.

Он не обращает на меня внимания и идет по коридору мимо палаты отца, мимо остальных палат.

— Я возьму лимузин, поеду к отцу домой, — говорит он, ударяя по кнопке лифта.

Вдруг раздается сигнал, и двери открываются. Он заходит, не оглядываясь.

Я подбираю палочку для коктейлей, которую он гнул. Выхожу из столовой и иду по коридору мимо помощников, которые даже не удосуживаются поднять на меня глаза.