Макс снова смеется. Буквально ни над чем. Просто она странно нравится этому парню, и поездка в лифте занимает слишком много времени.

– Ты получил свою улыбку от своей мамы? – спрашивает она его, наклоняя голову и любуясь им. – Потому что я не думаю, что твой отец знает, как это вообще сделать.

– Забавно.

– Я притворюсь, что это был не сарказм, и у тебя действительно есть чувство юмора.

– У него нет мамы.

В помещении воцаряется зловещая тишина, как это обычно бывает, когда я произношу эти четыре слова. Большинство людей обеспокоены тем, что они перешли черту, потому что его мама трагически скончалась, а не потому, что она не сказала мне, что беременна, а потом появилась через шесть месяцев после родов, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову перед отъездом.

Ее дразнящий тон тут же меняется. – О Боже, мне так жаль. Я не имела в виду…

– Она жива. Ее просто нет рядом.

Я физически вижу, как ее охватывает облегчение. – О, ну что ж, это хорошо. Я имею в виду, что это не хорошо. Или, может быть, это хорошо? Кто я такая, чтобы говорить? Черт возьми, этот лифт тянется вечно. Она прикрывает рот ладонью, ее глаза метаются к Максу. – Я имею в виду… – Она немного растерялась. – Он же не повторит это?

Это заставляет меня усмехнуться.

Она немного смягчается. – Он действительно  улыбается.

– Он улыбается намного больше, когда его не обсуждает незнакомка в лифте, которая первым делом после пробуждения пьет пиво в двойном фистинге.

– Может, она вообще не ложилась спать.

Еще одно небрежное пожатие плечами

Боже милостивый.

– Может, ей стоит перестать говорить о себе в третьем лице.

Наконец лифт открывается на нужном ей этаже.

– Может быть, ему стоит время от времени расслабляться. У него симпатичный зад, а улыбка еще милее, когда он ее показывает. Она протягивает мне свою «Корону», прежде чем допить остальное и выйти из лифта. – Спасибо, что подвез, папочка. Это было… интересно.

Да, так оно и было.

Глава 2

Миллер

Я люблю масло. Представьте себя человеком, создавшим величайший Божий дар человечеству. Я могла бы расцеловать их за это открытие. С хлебом? Совершенство. Растопленный на печеном картофеле? Посланный небесами. Или мое любимое блюдо, масло в моем знаменитом шоколадном печенье.

Теперь вы можете подумать, что все печенье с шоколадной крошкой одинаковые. Неправильно. Совершенно неправильно. Я могла бы быть известной по всей стране своей способностью наладить неэффективную десертную программу ресторана, претендующего на мишленовскую звезду, но я бы хотела чтобы один из этих модных ресторанов сказал “к черту все” и позволил мне испечь им это чертово печенье с шоколадной крошкой для их меню.

Они распродавали их все. Каждый вечер.

Но даже если бы они позволили мне пофантазировать на подобную тему, этот рецепт – мой. Я поделюсь своим творчеством, советами и техниками. Черт возьми, я даже создам свежее и вдохновляющее десертное меню для ресторана, в котором есть список ожидания на год. Но классические рецепты, те, которые я оттачивала последние пятнадцать лет, те, от которых ваше тело тает, как только сахар касается вашего языка, напоминая вам о доме, – знайте, это мои рецепты.

В любом случае, никто не просит их. Это не то, чем я известна

Но я совершенно уверена, что единственное, чем я буду известна, – это психическое расстройство, которое у меня вот вот случится посреди этой кухни в Майами, просто потому, что за последние три недели я не смогла приготовить ни одного нового десерта.

– Монтгомери, – зовет один из поваров. Он, по какой то причине, не считает нужным называть меня по титулу, поэтому я не утруждаю себя тем, чтоб запомнить его э

имя.