имя. – Ты пойдешь с нами куда нибудь сегодня после смены?

Я не смотрю на него, пока убираю со своего рабочего места и молюсь, чтобы суфле в духовке дошло до конца и не подгорело. – Полагаю, ты забыл, что моя должность «шеф повар», – говорю я через плечо.

– Милая. Ты просто выпекаешь пирожное. Я не стану называть тебя шеф поваром.

Как будто время остановилось, вся кухня замолкает, каждый повар застывает со своими инструментам в руках.

Давненько я не видела такого неуважения по отношению к себе и своей профессии. Я молода, мне всего двадцать пять, и порой не легко стоять на кухне среди взрослых, как правило, мужчин, и говорить им что они делают не так. Но последние пару лет я усердно работала, для того чтоб у меня была репутация и соответствующие уважение.

Три недели назад я получила премию Джеймса Бирда, высшую награду в моей отрасли, и с тех пор, как меня назвали «Выдающийся шеф кондитер года» мои консультационные услуги были забронированы. Сейчас у меня трехлетний тур по кухням всего мира в которых я проведу сезон, включая эту поездку в Майами. Я разрабатываю для них десертную карту и даю шанс на получение звезды Мишлен.

Так что да, я заслужила звание шеф повара.

– Ты идешь, Монтгомери? – он начинает снова. – Я угощу тебя пивом или еще чем нибудь с зонтиком, что тебе, наверное, понравится. Что нибудь сладкое и розовое.

То, что он не замечает того факта, что его коллеги молча умоляют его заткнуться, выше моего понимания.

– Я знаю кое что еще сладкое и розовое, я бы не отказался угостить тебя и этим.

Он всего лишь пытается вывести меня из себя, разозлить единственную девушку, работающую на кухне, но он не стоит моего времени. И, к счастью для него, мой таймер подает звуковой сигнал, возвращая мое внимание к работе.

Открываю дверцу духовки, и меня встречает пылающий жар и еще одно подрумяненное суфле.

Премия Джеймса Бирда – всего лишь лист бумаги, но каким то образом ее тяжесть раздавила меня. Я должна быть благодарна что получила награду, к которой большинство шеф поваров стремятся всю свою жизнь, но единственное, что я чувствовала после победы, – это непосильное давление, из за которого у меня помутилось в голове на столько, что теперь я не могу создать ничего нового.

Я никому не говорила, что у меня проблемы. Мне слишком стыдно признаться в этом. Все взгляды прикованы ко мне больше, чем когда либо прежде, и я не могу облажаться. Я уверенна, что когда через два месяца, я появлюсь на обложке осеннего выпуска журнала Food & Wine , единственное, что будет сказано в статье, – это то, как грустно критикам видеть, что еще один новый талант не смог реализовать свой потенциал.

У меня больше нет сил это выносить. Как ни стыдно признавать, прямо сейчас я не могу справиться с давлением. Это просто небольшое выгорание, творческая колея. Как творческий кризис для шеф кондитера. Это пройдет, но, черт возьми, уж точно не пройдет, пока я работаю на чужой кухне с надеждой научить других своему ремеслу.

Стоя спиной к персоналу, чтобы они не увидели мой очередной прокол, я ставлю формочку для суфле на стойку, и как только я это делаю, чья то рука ложится мне на талию, каждый волосок на моей шее встает дыбом в тревоге.

– У тебя здесь еще два месяца, Монтгомери, и я знаю хороший способ скоротать время. Способ понравиться местному персоналу. Горячее дыхание повара касается моего затылка.

– Убери от меня свои руки, – холодно говорю я.

Его кончики пальцев впиваются в мою талию, и я чувствую, какие они мозолистые. Мне нужно убраться подальше от этого мужчины и этой кухни. Мне нужно сбежать с каждой  кухни.

– Тебе, должно быть, одиноко, путешествовать по стране таким образом.