— Хорошо скроены, приятель. Итальянские?

— От Армани.

Уолли кивнул — ответ произвел на него глубокое впечатление.

— На твоем месте я бы их оставил. Стыдно разбрасываться такими красивыми вещами.

— С тех пор я располнел на четыре дюйма в талии.

Когда-то Холмен жил на широкую ногу. Он угонял машины, грабил грузовики и чистил банки. Быстро пойдя в гору, он, как заправский пылесос, на завтрак втягивал в себя амфетамин, а дозаправлялся бурбоном «Мэйкерс Марк». Он был такой дерганый от наркоты и постоянного похмелья, что о еде как-то не вспоминал. Вес он набрал в тюрьме.

Уолли сложил брюки.

— Я бы их оставил, — заявил он. — Форму ты снова наберешь, а в таких штанах пощеголять всегда приятно.

Холмен бросил брюки Уолли, хотя Уолли и был коротышкой.

— Лучше пусть прошлое останется в прошлом.

Уолли снова с восхищением посмотрел на брюки, затем печально взглянул на Холмена.

— Ты же знаешь, я не могу. Нам запрещено принимать что-либо от бывших клиентов. Могу передать их кому-нибудь из ребят по твоему усмотрению. Гудвиллу, например.

— Тебе виднее.

— Так ты хочешь, чтобы я отдал их кому-то конкретному?

— Мне без разницы.

— О'кей. Я разберусь.

Холмен снова принялся разглядывать свою одежду. Чемоданом ему служил пакет из бакалейного магазина «Альберстон». Строго говоря, Макс Холмен все еще считался заключенным, но пройдет меньше часа — и он на воле. По истечении определенного законом времени тебя не отпускают просто так на все четыре стороны; освобождение от федеральной опеки происходит постепенно. Для начала тебя на полгода определяют в колонию строгого режима, где время от времени устраивают экскурсии во внешний мир: консультации со специалистами по вопросам поведения, дополнительные консультации наркологов, если есть такая необходимость, ну и так далее. Потом тебя переводят в Общественный исправительный центр, где позволяют жить и работать в компании нормальных людей. На последнем этапе Холмен провел три месяца в ОИЦ в Венеции, штат Калифорния, в местечке на самом побережье, зажатом между Санта-Моникой и Мариной-дель-Рей; там он готовился к освобождению. Сегодня Холмену предстояло избавиться от круглосуточной федеральной опеки и перейти под так называемый надзор — после десятилетнего срока он станет свободным человеком.

— Ладно, — сказал Уолли. — Пойду соберу бумаги. Я горжусь тобой, Макс. Это великий день. Правда, я рад за тебя.

Холмен аккуратно сложил одежду в пакет. Благодаря Гейл Манелли, инспектору из Управления тюрем, он договорился насчет комнаты в местном мотеле и работы. Комната стоила шестьдесят долларов в неделю, а за работу должны были платить сто семьдесят два доллара пятьдесят центов чистыми. Великий день.

Уолли хлопнул Холмена по спине.

— Готовься. Жду в офисе. Да, знаешь, что я приготовил для тебя? Ну типа подарка на прощание?

Холмен быстро взглянул на него.

— Что?

Ловким движением Уолли вытащил из кармана визитную карточку и протянул ее Холмену. На ней красовалось изображение старинных часов. Сальвадоре Хименес. Ремонт, покупка и продажа часов в хорошем состоянии. Калвер-Сити, Калифорния.

— Двоюродный брат жены заправляет этим заведеньицем, — объяснял Уолли, пока Холмен изучал визитку. — Чинит часы. Я подумал, что раз у тебя теперь есть работа и вообще, то, может, ты захочешь починить часы своего старика? Захочешь встретиться с Салли — дай мне знать, уверен, он недорого возьмет.